Христианское человеколюбие. В чем его смысл?
Шрифт:
Так какое же моральное правило утверждает христианство на примере поведения Стефана перед лицом своих врагов? Приемлемо ли оно для советского человека? Присмотримся внимательнее к этому примеру. Если Стефан не принес людям никакого зла, но они, беспричинно озлобленные, в силу своей внутренней порочности подвергают его мучительной казни, так разве это касается только его одного? Разве действия убийц не затрагивают близко каждого из членов сообщества? Разве людям, наблюдавшим за избиением невинного человека или услышавшим о происшедшем позже, не присуще чувство сострадания к себе подобным? Ведь само христианство проповедует его. Так в чем же конкретно оно должно выражаться? Неужели только в молении перед богом о спасении души? Разве элементарное сочувствие страдающему человеку не должно сочетаться с возмущением против виновников его страдания и естественным побуждением вмешаться и прекратить их, остановить руку палачей? Перефразировав слова героя романа Ф. Достоевского Ивана Карамазова, можно сказать по адресу христианского «первомученика»: допускаем, что Стефан под влиянием усвоенной им заповеди «любви к врагам» простил своих убийц и молил бога за них, но мы не можем простить их, не хотим, чтобы они были прощены, потому что раны, наносимые преступниками одному из людей, одновременно несут боль сердцу каждого нравственно здорового человека.
Реальная, а не воображаемая, не сконструированная в религиозном учении жизнь человека протекает в незримой, но теснейшей связи с жизнью тысяч и тысяч других людей. Только в обществе человек формируется как личность, усваивает те или иные нормы поведения, и они становятся его нормами поведения, он руководствуется ими в своей повседневной жизни не только потому, что так требует общество, но прежде всего потому, что сам считает их единственно правильными, соответствующими его собственному пониманию добра и зла, нравственного и безнравственного. Поэтому поступки человека в строгом смысле нельзя разделить на личные и общественные. С такой точки зрения нельзя четко определить и «личного» врага. Кто же он? Только тот, кто оскорбляет, скажем, меня лично, наносит какой-то вред мне лично? А если кто-то сильный бьет слабого, и я понимаю, что это несправедливо, что это преступно, если все мое существо протестует при виде совершаемого зла? Разве хулиган как враг исповедуемых мною нравственных принципов не становится и моим личным врагом, хотя в буквальном смысле слова лично меня он не трогает? И разве тем самым его проступок не приобретает общественного звучания, поскольку он нарушает мораль, исповедуемую всем обществом? И далее. Если я вижу, что кого-то бьют по щеке, а тот вместо возмущения, выражения протеста ведет себя в соответствии с религиозной заповедью и с угодливой улыбкой подставляет другую щеку, разве это не унижает и моего человеческого достоинства? И если грабитель пытается отнять у кого-то ценную вещь, а тот вместо попыток к сопротивлению, призыва о помощи с «любовью в глазах» добровольно протягивает ему «и верхнюю одежду», то разве это не подрывает во мне уважения к самому себе, не разрушает во мне ощущения ценности своей личности? Следует оговориться, что в данном случае речь идет не о реакции на такое насилие, когда лучше «мирно» подчиниться насилию, чем поставить под угрозу свою жизнь. Речь идет о нравственно-психологической реакции жертвы по отношению к насильнику.
Религия отвлекается от общественной сущности человека и представляет дело так, как будто бы его деятельность осуществляется в некой пустоте, где его решение «любить» или «не любить» врагов всецело зависит от его внутренней настроенности и нисколько не затрагивает общественных интересов и интересов других людей. Она отрицает общественный характер поступков человека. Тем самым религия ослабляет у верующих чувство коллективизма и взаимопомощи и содействует сохранению в нашем быту враждебных социализму индивидуалистических правил: «каждый сам за себя, один бог за всех», «лишь бы мне было хорошо, а до остального дела нет», «моя хата с краю, ничего не знаю» и т. п.
На самом же деле общество состоит из отдельных личностей и каждый человек является членом большого коллектива, сыном своего народа. Зло, причиненное обществу в целом, касается всех, и зло, причиненное отдельной личности, наносит вред всему народу. Социализм утверждает в жизни людей принципиально иное правило: «один за всех, все за одного».
В таком обществе христианские призывы «любить врагов» носят антигуманный характер.
Гуманизм фразы и гуманизм действия
При подведении итогов пленарной дискуссии на тему «Справедливость в мире» на третьем синоде епископов католической церкви в 1971 году архиепископ Альберто-и-Вальдеррама сказал: «Отцы (синода. — Д. М.) поставили вопрос: как это происходит, что… после двух тысяч лет непрерывного провозглашения христианской любви церковь вынуждена признать ничтожность достигнутых результатов в формировании совести собственных членов?» [90]
Знаменательное признание!
90
Zycie i my'sl, 1972, № 2–3, s. 203.
Действительно, за многие века христианство не преодолело взаимную вражду между различными классами в обществе и в межличностных отношениях, не устранило обман, коварство, жестокость, человеконенавистничество и т. п. пороки. То, на что давно указывает марксистско-ленинский атеизм, вынуждены признать, правда, пока еще только в своем узком кругу, высшие иерархи католической церкви. Но, поставив вопрос, они не могут дать на него правильный ответ, так как по-прежнему объясняют все изъяны в человеческой морали внутренней порочностью, греховностью самих людей, преобладанием в них злых намерений над добрыми.
На самом же деле люди не рождаются ни злыми, ни добрыми. Теми или иными они становятся под влиянием жизненных обстоятельств, в которых происходит формирование личности. И совесть людей, в конечном счете, определяется не благочестивыми поучениями, а теми внешними условиями, в которых им приходится жить и действовать.
В обществе, в котором господствует частная собственность на средства производства, в котором вся жизнь человека подчинена погоне за лишним рублем, долларом, франком, в котором, по словам В. И. Ленина, «не только земля, но и человеческий труд, и человеческая личность, и совесть, и любовь, и наука, — все неизбежно становится продажным» [91] , в таком обществе вырабатывается и соответствующая частнособственническая мораль. Ее законы гласят: «человек человеку волк», «своя рубашка ближе к телу» и т. п.
91
Ленин В. И. — Поли. собр. соч., т. 15, с. 159.
Как давно заметили прогрессивные мыслители, в буржуазном обществе получается так, что стекольщик мечтает о том, чтобы в округе град выбил стекла, и у него будет много работы; зубной врач — чтобы где-нибудь возникла серьезная потасовка, и к нему явится много людей с выбитыми зубами; а гробовщик — чтобы чума косила людей, и он сможет продать много гробов. В этой мысли глубоко подмечена сущность морали общества, основанного на частной собственности. Ведь дело не в том, что, например, гробовщик является внутренне плохим человеком. Он может быть заботливым семьянином, хорошим соседом, может даже искренне переживать при виде несчастья других людей. Но поскольку он живет с того, что делает и продает гробы, что от этого зависят личное благополучие и благополучие семьи, то каждый новый покойник несет ему радость. И это не пустые рассуждения. Они находят свое печальное подтверждение в практике современного буржуазного бизнеса. Так, согласно официальным статистическим данным, опубликованным в конгрессе США, в стране ежегодно делается до 3 миллионов ненужных хирургических операций, единственное предназначение которых — взять с клиентов побольше денег. Ненужные операции не только изымают деньги из карманов американских граждан, но и зачастую приводят к серьезным осложнениям здоровья, а в 12 тысячах случаев окончились смертью пациентов [92] . Но какое дело до жизни и смерти людей тем, кто наживается на их болезнях? Бизнес есть бизнес!
92
Комс. правда, 1977, 24 мая.
Христианские церковно-богословские круги не хотят признавать, что антагонизмы в капиталистическом обществе являются неизбежным результатом господства частной собственности на средства производства. Они представляют дело так, будто бы в основе классового неравенства лежат черствость, эгоизм самих капиталистов, их нежелание считаться с интересами «братьев своих меньших», и достаточно их убедить в обратном, как все изменится к лучшему. Но капиталисты — не просто отдельные лица, владельцы капитала, которые по своему усмотрению могут распоряжаться собственными средствами. Каждый буржуа, как убедительно показал Карл Маркс, — это персонифицированный капитал, слепо подчиняющийся стремлению к бесконечному приращению все новых и новых прибылей. Капитал властно диктует свою волю тем, кто им владеет, заставляет действовать по законам капиталистического производства.
А капитал как раз менее всего отличается человеколюбием. Он «источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят» [93] . Капитал бездушен. Ему чужды понятия морали, заботы о жизни и благополучии людей. И он порождает уродливые, бесчеловечные, звериные отношения между людьми, полные лжи, бессердечия, зла. Суть таких отношений метко изложил Максим Горький в повести «Фома Гордеев». Герой ее купец Яков Маякин цинично говорит: «Жизнь, брат Фома, очень просто устроена: или всех грызи, иль лежи в грязи». «Старое общество было основано на таком принципе, — отмечал В. И. Ленин, — что либо ты грабишь другого, либо другой грабит тебя, либо ты работаешь на другого, либо он на тебя, либо ты рабовладелец, либо ты раб» [94] .
93
Маркс К., Энгельс Ф. — Соч., т. 23, с. 770.
94
Ленин В. И. — Полн. собр. соч., т. 41, с. 312.