Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах
Шрифт:
И вот что ещё я чувствую в связи с проблемой страха в христианстве. Страх Божий — это не только наш страх о себе (от вида себя), но это именно «страх Божий» — страх Бога за нас.
И вообще во всех подлинных наших состояниях Бог с нами и в нас.
В реферате Вашем, уважаемый о. Сергий (извините, что мне приходится обращаться попеременно то к Вам, то к Вашему другу), — в реферате Вашем есть прекрасное место, где говорится, что «Бог — не благополучный Зритель», что через Сына Он участвует в трагедии мира и абсолютно сострадает нам — страдает с нами. (Здесь, мне кажется, весь ответ на «бунт» Ивана Карамазова.)
Новый Завет открыл нам:
Бог в каждом невинном страдании — Страдающая Сторона.
Бог в Жертве Искупления, ведь Жертва человечества, принесённая за грехи человеческие Богу, есть Сын Божий. Какова же доля Бога — доля Отца — в этой Жертве Богу! Бог принимает Жертву, принося Её.
И
Наконец, последнее, о чём хотелось бы сказать, — о христианской покорности. Первое, что ложится на сердце — необходимость как-нибудь передать, что в смирении — подлинно высокий подвиг и подлинно освобождающая красота нашей веры. Так же, как христианская корысть, направленная на стяжание «жемчужины», освобождает от всякой иной корысти; так же, как страх в вере требует бесстрашного освобождения от снисходительного отношения к себе, бесстрашного прохождения в глубь мыслей, поступков и мотивов этих мыслей и этих поступков, так же христианская покорность обозначает прежде всего освобождение от рабской покорности себе, своим страстям, своей «самости». А не эта ли покорность человека самому себе есть основа всякого земного рабства? Итак, смирение перед Богом означает независимость в отношении своей гордыни.
Мне кажется, что смирение, как и страх в вере, основано на чувстве вины, корень которого — «первородный грех». Вот на этом чувстве вины и хотелось бы остановиться, потому что, как мне думается, это едва ли не главный «пограничный столб», едва ли не самый строгий «страх порога». Именно здесь для меня открывается существенное различие между «анонимным христианством» и «христианством веры»: в первом (при всех уточнениях и оговорках) преобладает «комплекс порядочности», во втором — «комплекс вины», оттого для первого столь естественно чувство собственного достоинства, для второго — покаяние.
Отнюдь не значит, что носители чувства собственного достоинства могут быть заподозрены в личной нескромности. Отнюдь. И как правило, это достоинство добывается «анонимным христианством» с потом и кровью, оно — венец его внутренних трудов, оно становится оплотом и силой, краеугольным камнем его личности. Но «там», в неверии, оплот, «здесь», в христианстве — препятствие. Там — сила, здесь — слабость. Там — краеугольный камень, здесь камень преткновения. Ибо от чувства собственного достоинства до гипертрофированного чувства человеческой самоценности — один шаг. А ещё шаг — и человек, который «звучит гордо», обрушивается на веру, которая якобы толкает к сотворению кумиров (хотя только вера в Единого Бога абсолютно запрещает идолопоклонство). Он обрушивается на веру, но не замечает, что давно сотворил себя кумиром. И он оглядывается вокруг себя и не видит идолов, и гордится собой, и невдомёк ему извлечь бревно из собственного ока.
Не оправдываются ли по сей день слова Господа, что Он не к праведникам пришел, а к грешникам? «Анонимное христианство» оттого и представляется мне пограничной зоной, которая не только подводит вплотную, но и не пускает к христианству, что почва его весьма благоприятна для характерного современного «праведничества». В самом деле, легко ли переступить порог утвержденности в себе, в своей порядочности? Легко ли прийти к абсурдному выводу, что надо бы отправиться искать добра и правды в неведомую землю, в то время как они давно уже кажутся прочно обретенным достоянием? Ведь от добра добра не ищут…
Но тому, кому все-таки мало этого достояния, кто готов решиться на продажу всего своего «имущества» и на стяжание «жемчужины» Духа, надо знать, что нельзя идти в веру и не отдать за неё всё. Нельзя идти в веру и оставить при себе кое-какие из прежних благополучных ощущений, сохранить прежнюю достойную осанку во всех отношениях порядочного человека. Пусть он не надеется, что находясь в вере и преодолев в себе то-то и то-то, достигнув огромными трудами тех-то и тех-то духовных целей, можно вновь обрести покой и прошлое чувство самоудовлетворения. Напротив, придётся идти ещё дальше по пути глубочайших саморазочарований — ведь он приблизится на шаг к Свету святости, и этот Свет проникнет в те закоулки души, которые до сих пор прятались от него или которые он от себя успешно прятал. Пусть он не надеется на компромиссы — он утеряет былое достоинство и былую гордость.
Будет достоинство, но совсем другое достоинство. Будет гордость, но совсем другая гордость. Будет и любовь к себе, но иная любовь.Вот и всё, что хотелось сказать. Адресую это письмо Вам, дорогой о. Сергий, Вашему уважаемому корреспонденту и ещё кому-то третьему — тому, кто готов переступить «порог».
Ноябрь 1974
(Копия этого письма была переслана о. Сергием К. А. Любарскому во Владимирскую тюрьму.)
С. А. Желудков
Письмо корреспондентке И. (от 10.12.1974)
Дорогая И.! Ваше письмо — ещё один голос из Церкви веры. Молодой, звучный голос упрекает меня в том, что чрезмерными похвалами безрелигиозному Христианству унижается святое Христианство веры.
Особенно чувствительным явился для меня упрёк в недостойном отношении к священному Писанию. С этого я и намерен начать — на этом себя проверить. Да, я продолжаю думать, что есть в священных текстах и абсолютное и только историческое значение. Без этого различения не проживёт современное Христианство веры. Вот и этот текст святого апостола Павла: «Ибо мы признаём, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона» (к Римлянам, гл. 3). Текст — полемический, он был направлен против приверженцев иудейского закона, существенным элементом которого была хирургическая операция обрезания, и который стал поэтому преградой для обращения язычников. «Итак, стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства. Вот я, Павел, говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа» (к Галатам, гл. 5). Ясно, что дела, без которых «вера мертва есть» (послание Иакова, гл. 2) и дела закона, о которых писал апостол Павел, — это совсем разные вещи. Конечно, оправдание верой — глубочайшая тайна, но нельзя толковать её в смысле спасения мертвой верой. Об этом и была речь в реферате. А что такое вера спасающая — это разъяснил сам апостол Павел: «Ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью» (к Галатам, гл. 5.). В церковно-славянском переводе: «вера, любовию поспешествуема». Деятельная, любящая вера.
Итак, спасительная вера — это не состояние только некоей умственной уверенности в «существовании» Бога, в Божественности Христа. В рукописях А. П. Чехова остался такой текст, не сданный в печать из опасения цензуры: «Веровать в Бога не трудно. В Бога веровали и Бирон, и Аракчеев, и инквизиторы»… Да, инквизиторы. Очень крепко веровавшие люди уверенно мучили и убивали инакомыслящих. В свете этого и подобного исторического опыта само слово «вера» вызывает смущение. Считается, что у нас «возрождается вера», и вот мы видим сердитых, ругающихся националистов, которые хвастают своим православием. Известны даже верующие предатели. И Вы ещё мало знаете нас, церковных обывателей, которые не думают ни о каком покаянии, ни о какой духовной работе, пребывают в полусонном состоянии. «В вере ли вы?» (к Коринфянам II, гл. 13). Как часто бывает, что мы, строго говоря, не можем называть себя христианами веры.
Вы написали, что Христианство веры невозможно без мощного волевого импульса. Надеюсь, Вы имели в виду не насилие над интеллектом. Вы писали о вере, которая постоянно бодрствует, требует непрестанного укрепления воли, бесстрашия, огромных трудов для достижения духовных целей… Словом — о действующей вере, о жизни в вере и по вере. Истинное Христианство веры — это редкое явление, и мы можем радостно засвидетельствовать, что знаем живые его примеры.
Унижается ли это истинное христианство веры, когда рядом с ним восхваляется явление безрелигиозного Христианства? Я продолжаю думать, что святой поступок неверующего человека вызывает восхищение именно потому, что совершается без ожидания награды. Но это совсем не значит, что вера, напротив, корыстна — нет тут такого подтекста. Корыстна ли любовь, искренняя любовь к богатому человеку? Мы, верующие, любим «богатого» Бога, и этим не унижается наша вера. Но нельзя унижать и того, кто любит Бога, не веруя в Его «богатство» — в Его «существование» (в кавычках, ибо Бог выше этого слова). В реферате я писал, что такая любовь к Богу есть чудо, что это очень таинственно — и теперь добавлю: это даже более таинственно, чем чудо веры. И если мы хвалимся своим сознательным Христианством веры, то будем его достойны, сознательно оценим явление безрелигиозного христианства, дадим ему место в символическом круге. Бог един для верующих и для неверующих, Христос — единый Глава всего человечества доброй воли. Таким пониманием не унижается, а возвышается Христианство веры.