Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах
Шрифт:
Какой шаг назад по сравнению с чистым монотеизмом иудаизма, по крайней мере, четко отъединявшим земное от небесного! (Как и любая религия, иудаизм обладает множеством неприемлемых черт, но, по крайней мере, этой он лишён).
Так обстоит дело с попыткой Льюиса показать, «почему вера представляется ему обоснованной». И это всё? Небогато.
Вторая глава посвящена обсуждению всемогущества Божия, лейтмотивом которой является, в общем, то, что Бог может-де делать лишь то, что «внутренне возможно», ибо «Бог творит чудеса, но не чепуху». Этим, якобы, разрешаются многочисленные парадоксы и отстраняется от Бога обвинение в создании несовершенного мира.
Звучит это мало убедительно. Что значит: «чудеса, а не чепуху?» Надо ли это понимать, что чудеса — это то, что не противоречит законам природы, а чепуха — то, что противоречит? Если так, то для творения чудес не нужно быть Богом, и всякое чудо — по определению чепуха. Попытка многословно разграничить «чудо» и «чепуху» явно не удалась. Автор и сам это
Больше об этом, по бедности аргументов, Льюису сказать нечего.
Наконец, третья глава трактует о том, что такое благость Божья и как следует понимать любовь Бога к человеку. Глава, способная вызвать лишь самый бурный протест. Логические дискуссии здесь невозможны, ибо у автора и у атеиста (у меня, во всяком случае) просто совсем разный ценностный подход. Лейтмотив Льюиса известен: то, чего хочет для нас Бог — это и есть лучшее, но мы этого просто не понимаем, и потому возмущаемся. Каковы шедевры: «когда мы хотим другого, чем хочет для нас Бог, мы хотим того, что не даёт нам счастья». «Господь пытается дать нам то, что нам нужно, а не то, чего мы сами бы теперь пожелали»! Как всё это не ново! («Народу это не нужно», «Борьба за вас против вас» и т. д.). Видно, модель вочеловечивания Бога работает здорово! И вот выводы: «поражает нас невыносимая честь — слишком много любви, а не слишком мало». Вот именно — слишком. Ничего не должно быть «слишком». Всё должно быть в меру. И из этого «слишком» проистекает и очередное: «мы ошибёмся в самом важном, если сочтём, что Он — для нас, а не мы для Него. Ведь мы — лишь твари и должны быть всегда подчинены Ему, как женщина мужчине, зеркало свету, эхо звуку»… Нет! Если это необходимо для счастья, то я предпочту быть несчастливым! Здесь нет места для дискуссий. Отказаться ради счастья от своей суверенности, т. е. от своего человеческого естества — слишком велика цена. Хорошо, что на самом деле мы живём в мире без Бога, ибо если бы в мире был Бог, я предпочел бы в нём не быть.
И опять — лжемессии и вожди с восторгом подхватывают эту модель непременного подчинения, и умы, развращённые тысячелетиями религиозного воспитания, так легко её усваивают! «Мы лишь твари и должны быть всегда подчинены». Подумать только!
Не случайно богоборцы — одни из самых привлекательных образов в мировой поэзии.
Легко допускаю, что последующие главы книги Льюиса исправили бы впечатление. Но эти — лишь подтверждают инвективу религиозному мышлению.
Очень любопытно было бы узнать, что ответил Сергей Алексеевич и его друзья на прошлые мои письма. Но теперь, ввиду конфискации писем Сергея Алексеевича, я это узнаю нескоро.
6.1.76
(Владимирская тюрьма)
Г. С. Подъяпольский
Письмо К. А. Любарскому (от 14.02.1976)
Начну с твоей критики Льюиса. Впрочем, полемики тут не будет, а скорее просто впечатление, а впечатление тут такое: здорово вырос ты прямо на глазах как полемист и защитник попираемого верующими атеизма. Превосходно! И выбор доводов, и точность их изложения, и стиль — всё. Чувствуется рука не новичка-дилетанта, но ветерана и мастера. Недавно ещё, помнится, опасался я, что за некоторые твои упрощенно-биологические доводы всыпали тебе бы верующие по первое число с ихним двухтысячелетним опытом. Теперь об этом и речи нет, если и есть опасение, то совсем другое: а не испортишь ли ты себе руку, сражаясь со столь слабыми, не по себе, противниками. Оно, конечно, шутка ли — две тысячи лет, да ведь две тысячи лет — палка о двух концах. С одного конца: можно было за тысячи лет придумать и даже отточить кое-какие аргументы; а с другого: больно уж возраст почтенный, и не с такого даже песок начинает сыпаться, эка слава побивать двухтысячелетних старцев. И отточены аргументы, да не держатся уже в руке. И не услышат тебя, и не поймут, и не захотят ни услышать, ни понять, и ничего не возразят тебе путного со своим двухтысячелетним опытом…
14.2.76
(Это последнее письмо, написанное К. А. Любарскому Г. С. Подъяпольским перед безвременной кончиной последнего.)
Приложение
Переписка Г. С. Подъяпольского и К. А. Любарского
на темы религии и атеизма 1973 г.
Вопросы религии и атеизма возникли в переписке К. А. Любарского из лагеря ещё до получения им реферата от С. А. Желудкова. Мы приводим отрывки из переписки двух атеистов — Г. С. Подъяпольского и К. А. Любарского. Вопросы, поднятые в этих отрывках, имеют прямое отношение к позднее состоявшемуся диалогу верующих с атеистом.
К. А. Любарский в ходе дискуссии ссылается на эту переписку.
Г. С. Подъяпольский
Письмо К. А. Любарскому (от 15.07.1973)
Кронид!
Мне хотелось бы затронуть однажды поднятый тобой вопрос о роли религии в психологии современного общества. Я не говорю, конечно, о м(арксистско) — л(енинской) [30] религии, с ней вопрос ясен, она существует только по единственной причине, что сознание у значительной части рода человеческого определяется бытиём (или, может быть, битьём, не знаю, как правильно писать это слово). Так что, изменить капельку бытиё (или битьё), и от неё ни шиша тут же бы не осталось, так как нет у неё никакой более серьезной основы. Посему, речь идёт о религии в самом прямом и официальном смысле слова, православном христианстве, включая веру в воскресение Христа и непорочное зачатие, опять же в самом что ни на есть буквальном смысле. Каюсь, в годы моей юности я как-то всерьёз к таким вещам не относился, и, конечно, думал, что уж в непорочное-то зачатие никто, кроме деревенских старух, в наш век и верить уж не может. Но вот, годам эдак к сорока, убедился я, что был наивен и глуп, и в непорочное зачатие, совершенно буквально притом, верят весьма умные и здравые люди, профессора, знающие что такое Банахово пространство, волновая функция и теорема Гёделя, причём знающие это всерьез, а не как я, одним краем уха, следовательно, ничуть не глупее меня грешного. И потрясён был этим фактом до глубины души и задумался над следующими вопросами:
30
Конечно, это редакторская расшифровка сокращения, сделанная в 1977 г. (см. также далее).
1. А вдруг они впрямь и в вере самой умнее меня, и моё неверие в непорочное зачатие есть только дефект моего воспитания, связанного с атеистическими предрассудками XIX–XX веков?
2. А если всё-таки нет, то почему они всё-таки верят? Может быть, фактически непорочного зачатия и не было, но вера в него всё-таки мудра и глубока, несмотря на указанное малосущественное обстоятельство?
3. А если и в этой вере в то, чего не было, высшей мудрости всё-таки нет, то какими иными причинами объяснить столь странный феномен?
О первом из этих вопросов долго распространяться не стоит. Положим, даже, наука и предрассудок, и Бог, будучи всемогущим, мог бы и совершить чудо с непорочным зачатием — но есть два аргумента, по-моему неотразимых, вынуждающих меня его отвергнуть. Во-первых, а зачем оно ему понадобилось бы? Для примитивного пуриста вопрос, было ли зачатие порочным или нет, может быть, и может казаться важным, но при всём своём атеизме, и, следовательно, непочтительном отношении к Богу, эстетическое чувство не позволяет мне предположить его примитивным пуристом. Создавая столь великое чудо, как христианство, как-то неудобно опускаться до столь пошлой шуточки, как непорочное зачатие. А, во-вторых, даже если оно и было, то проверить самый факт через две тысячи лет чересчур уж мудрено, и, боюсь, что даже человеку умнее меня всё-таки непосильно.
Покончив такими доводами с первым вопросом, я сосредоточился на втором, очевидно, более сложном и имеющем более разнообразные аспекты: и о приобщении к народному духу, и о верности заветам предков, каковыми они ни были бы. И ещё, о необходимости веры вообще, как основания для всякой нравственности. И все-таки глубины моего скептицизма все эти глубокие соображения поколебать не смогли. Конечно, разрушение традиций отцов иногда вызывает многие и неисчислимые беды, но ведь и верность традициям в этом отношении не лучше. В насильственном, вопреки разуму, приобщении к народному духу, я как-то не вижу большой добродетели. Да и является ли непорочное зачатие таким уж неотъемлемым ингредиентом народного духа, можно ещё поспорить. Не спорю, за непорочным зачатием многовековая история, но за чем, чёрт побери, не найдёшь многовековой истории — в том числе, и за неверием в него. Эмпирически, в наш век я тоже не вижу, чтобы вера в непорочное зачатие как-то особенно коррелировала с нравственной основой, умением сохранить человеческое лицо в нечеловеческих обстоятельствах и т. д. — наоборот, нет никакого труда привести примеры, когда с верой в зачатие уживается самое что ни на есть трусливое подончество, хотя и все обратные и дважды обратные комбинации тоже имеют свои примеры. Наблюденный эмпирический материал, скорее всего, позволит высказать гипотезу, что вера в зачатие и порядочность распределены более или менее независимо. Статистическая независимость, отмечу, не означает того, что в конкретном, отдельно взятом случае никакой зависимости между верой и поведением нет, возможно, что иногда вера поддерживает порядочность — но и противоположная зависимость между верой и непорядочностью, по-видимому, не исключена. Страшно игрив человеческий ум, и в некоторых случаях может оправдать именно непорядочность именно верой и в непорочное зачатие. Резюмирую сказанное, утверждая, что лишь спорадически, со включением многих посторонних к вере и неверию моментов, между верой и порядочностью может возникнуть прямая или обратная связь, но в основном оба эти качества вызываются более глубокими независимо действующими причинами, которые за незнанием опыта, можно обозначить мало понятным словом: натура.