Христианство на пределе истории
Шрифт:
Советское государство контролировало все деньги страны. Оно определяло налоги, цены, зарплаты. Человек работал в одном месте и тут же, по месту работы, у него высчитывали довольно-таки символический налог. Если то было положено, тут же, в кассе родного предприятия ему начисляли и какие-то дополнительные выплаты. Любые побочные доходы считались «левыми» и предполагались несуществующими или несущественными. Поскольку вся экономика была государственной и для государства прозрачной, то собственно налоговая служба были весьма хилой.
Ситуация изменилась с переходом к «свободному рынку». Государство перестало реально владеть экономикой и контролировать ее состояние, а также и доходы граждан. В замен оно пожелало иметь хотя бы информацию о том, что там происходит. Если государство не владеет заводом или магазином,
Вполне естественно, что для сбора и обработки такого огромного объема информации налоговые службы обратились к компьютерам. Но тут выяснилось, что наши обычные обозначения и имена малопригодны для компьютерной обработки. Если на обычном предприятии было три-четыре однофамильца и практически не было полных тезок (по фамилии, имени и отчеству), то в масштабах страны таких совпадений стало слишком много. Кроме того компьютер, в отличие от человека, не мог разобраться с нашими привычными «допусками». В одном документе человек значится под именем Наталья, в другом – Наталия (а уж когда речь идет о транскрипции кириллицей тюркских или кавказских имен – тут вариантов возникало еще больше). Родной и живой бухгалтер мог догадаться, что оба документа принадлежат одному лицу. Компьютер же ни за что их не отождествит. А вот набор цифр он с другим таким же набором не спутает. Как сказал однажды Патриарх Алексий II – «что ж поделаешь, если компьютер – такая тупая машина, что не может запомнить наши имена».
Итак, независимо от отношения к религии вообще и к Апокалипсису в частности, государству удобнее при машинной обработке данных о наших доходах и расходах обозначать нас цифрами.
«Номер налогоплательщика» – название условное. Речь идет не только о сборе налогов, но и об их расходовании. «Почему номер навязывают младенцам, пенсионерам и монахам, не являющимся налогоплательщиками?» – принято недоумевать по ходу протестов против «нумерации»[151]. Да, эти люди ничего не платят государству. Но тем не менее государство платит им: родители получают детские пособия, пенсионеры – пенсию (и даже монахи, достигнув определенного возраста, будут получать госпенсию, которую они вправе затем отдавать на нужды своей обители[152] ).
В общем – государству удобнее работать с наборами чисел, обозначающими соприкосновения реальных людей с деньгами (в конце концов, речь идет о деньгах – реальности не менее «виртуальной», чем «компьютерные номера»; бумажка, на которой написано «сто рублей» сама по себе такой ценности не имеет и только мы в своем сознании наделяем ее столь весомой значимостью). Но госорганы, проводившие столь целесообразную с их точки зрения реформу, не задумались над тем, как эта реформа будет смотреться, если на нее посмотреть другими глазами. То, что удобно государству, не всегда удобно людям. Для налоговой службы оказалось неожиданным то, что их действия были помещены в религиозный контекст (сами эту свою реформу с религией не соотносили). И эту их растерянность нам нужно учесть, чтобы в дискуссии не оскорблять людей обвинениями в заведомом кощунстве.
Второе, что нам необходимо сделать при начале диалога, если мы хотим, чтобы он был успешным – это отмежеваться от кликуш. Представьте, что, выступая перед светской аудиторией, я получил вопрос об отношении Православия к баптизму. Я начинаю свой ответ и пробую пояснить, что в баптистском восприятии Евангелия нет той полноты, что присуща православной духовной жизни…. И тут некий бородач, облаченный в подобие подрясника, вскакивает и громогласно объявляет: «И вообще баптисты – это жидо-масоны проклятые, которые по ночам пьют кровь православных младенцев!». Что мне в этом случае делать? Если я промолчу и просто продолжу свою речь, то мое молчание будет воспринято как согласие с этим суждением о баптистах. И тогда у аудитории будет вполне достаточное основание усомниться
Необходимость именно такого поворота полемического фронта давно назрела в дискуссиях об ИНН. Поначалу – когда речь шла о слухах из заграницы – отношение всех церковных людей к «нумерации» было единодушным и отрицательным. Но при переносе «кодовой» тематики из-за границы к нам первые же попытки осознать происходящее и выработать продуктивную реакцию были затоптаны дикими выкриками про «печать антихриста»[153]. Эти домыслы поначалу показались досадным полемическим преувеличением, на которое не стоит обращать внимания. Но затем оказалось, что эти крики вообще блокируют любую возможность для трезвого диалога с властями (ибо придают нам облик невменяемых хулиганов).
Более того, истеричное отождествление «номеров» с «печатью антихриста» стало стремительно разъедать внутрицерковные скрепы, подталкивая людей к расколу. Тут пришлось резко повернуть линию полемики: где уж дискутировать с «глобальными центрами власти», если сама Церковь балансирует на грани раскола. И вот уже в последнем послании Патриарха Алексия II по поводу ИНН тема «противостояния глобализму» и «властям» не звучит вовсе, но зато борцам против «номеров» достаются самые резкие слова… Именно в ответ на те «антикодовые» аргументы, которые перекалили атмосферу (аргументы об ИНН как «печати антихриста», уходе благодати и т. п. ), пришлось обратиться к своим же и сказать: кликушам не верьте!
Мне даже кажется, что такая ситуация могла быть спланирована мастерами глобализации. Ведь в Греции протест против электронных документов с антихристианской символикой оказался общенародным. Там в начале и середине 90-х годов вместе выступали иерархи и монастыри. Многомиллионные демонстрации Церковь выводила на улицы греческих городов. Чтобы при проведении аналогичных реформ в других православных странах подобных эксцессов не произошло – разумно было бы заранее парализовать церковное сопротивление и вбить клин между монастырями и епископатом, мирянскими движениями и богословскими школами. Самый простой способ это сделать – это с самого начала вбросить в церковное брожение тезисы настолько радикальные и необоснованные, что здравомыслящий церковный человек просто не сможет с ними согласиться. И пошли гулять по монастырям и приходам листовки, гласящие, что ИНН и есть печать антихриста, что «другой печати и другого номера не будет», что принявшие номер лишены благодати и спасения… Беда в том, что сами активисты борьбы против ИНН не осознали серьезности этой провокации, увидели союзников там, где на самом деле были враги, и сами не дали отпора такого рода слухам. В итоге они стали неотличимы от радикально-неумных пужателей и оказались в общественно-церковной изоляции
Хотя, быть может, масонские умники тут не при чем: обошлись и своими…
Да, дискуссии вокруг «налоговых номеров» показали, что даже в церковной среде порою складываются ситуации, вполне знакомые нам по светскому быту и истории: один хулиган всегда целый автобус нормальных людей перекричит. Были ли большевики выразителями народных настроений даже в самый канун революции? – Нет. Но они были голосистее, напористее, наглее всех остальных. Их оппоненты были слишком разборчивы в средствах и слишком уверены в основательности и несокрушимости традиционного образа жизни – чтобы вступать в серьезную и ежедневную полемику с коммунистическими агитаторами. Сегодня то же самое мы видим в связи с «открытиями» Фоменко. Его книжки по «новой хронологии» выходят огромными тиражами, лежат на каждом уличном развале. Но в течение ряда лет настоящая наука никак не реагировала на их появление. Серьезные историки считали ниже своего достоинства связываться с этой бульварщиной. А в сознании обывателя это значило, что Фоменко всех заткнул, что даже Академии наук нечего возразить на его аргументы… В общем, хулиган всегда голосисистее и заметнее обычного человека.