Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III
Шрифт:
Воспитанники орденсбурга жили в комнатах по двое, Северина поселили вместе с Эрлебертом. Комната была крохотной, стены из такого же камня, как в коридоре. Две грубо сколоченные кровати, два шкафа, две прикроватных тумбочки, два табурета и два стола. Северин сел за свой стол, локти едва вошли, но ему понравилось. Зачем тратить лишнюю площадь? Теснота комнаты не только не огорчила, но и порадовала его, потому что была рациональна. Он прилёг на кровать. Жестковато, но терпимо. Эрлеберт тоже прилёг.
– Дома ты, наверное, спал на пуховой перине? – усмехнулся Северин.
– Дома я спал на голых досках, –
– Ты – принц, можешь приказать его убрать.
– Принц ничего не может, дорогой Северин. Вообще ничего.
– А замок тебе понравился?
– Замок, как замок. Других не бывает. Их строят не для того, чтобы они нравились.
– Ты всегда такой напряжённый?
– Всегда.
– Но ведь тебе, как и мне, всего 12 лет.
– У принца нет возраста. Нет детства. Я не могу расслабиться, пока не умру. Впрочем, я не имею права умирать ещё как минимум полвека.
Северин почувствовал, что не знает, как говорить с Эрлебертом. Перед ним был не просто мальчишка, а существо иного прядка. С ним нельзя было просто так поболтать о том, о сём. Большинство обычных слов в разговоре с принцем казались нелепыми и ненужными, а сам принц не говорил ни одного лишнего слова. Северин вдруг понял, что он совершенно не чувствует души принца, настолько тот был закрыт, и решил пока в общении с ним ограничиваться строго необходимыми словами.
***
В тот день для них провели экскурсию по замку, обо всём рассказав и всё показав. Замок, когда Северин увидел его весь, ещё больше его очаровал. Это был небольшой самодостаточный мир, который мог функционировать в автономном режиме, не соприкасаясь с внешним миром, лет пять, не меньше. В холодных подвалах были огромные запасы продовольствия: окорока, сыры, зерно и ещё какие-то продукты, тщательно завёрнутые в промасленную бумагу. Им сказали, что благодаря стабильно низкой температуре продукты здесь не портятся десятилетиями. Ещё ниже этих подвалов протекала подземная река, вода в которой была удивительно вкусной и всегда свежей, так что оставить замок без питьевой воды было невозможно.
Толстые стены замка были пронизаны тесными крутыми лестницами, которые тянулись вдоль узких бойниц. Иногда лестницы выводили в жилые помещения, или в рыцарские залы, или упирались в железные решётки, на которых висели кованые замки. Иногда лестницы вдруг становились винтовыми и вели то в подземелья, то к самым небесам – на верхние площадки башен. Зайдя в узкую дверь, ведущую в толщу стены со двора, невозможно было понять, куда попадёшь, если заранее об этом не знать, и рыцарь-воспитатель стразу предупредил, что воспитанникам без сопровождения лучше сюда не соваться.
Вот они поднялись на верхнюю площадку одной из башен, после невероятной тесноты сразу оказавшись посреди бескрайнего простора. Под ними внизу лежали холмы, леса, реки, деревни. Человек на вершине башни словно купался в бескрайнем воздушном море, площадка была очень большой, здесь можно было разместить до сотни человек. Рыцарь сказал, что иногда уроки фехтования будут проходить здесь.
Замок показался Северину увеличенной копией рыцарской души. А, может быть, уменьшенной? Кто знает, где начинается, а где заканчивается душа рыцаря, и не способна ли она вместить в себя полмира? Во всяком случае, Северин сразу понял, что этот замок сам по себе способен многому его научить, и если вдыхать его рыцарскую атмосферу, если раскрыть душу перед рыцарской аурой, то душа сама по себе начнёт обретать некоторые рыцарские черты, если окажется к этому способна. Какими-такими кошмарами пугал Марк? Жить здесь – величайшее счастье.
Их накормили прекрасным обедом, чрезвычайно сытным, хотя очень простым: каша, кусок жаренного мяса, немного сыра и овощей, стакан чудесной воды из подземной реки. Когда император спросил Северина, как он хотел бы питаться, ему было трудно дать конкретный ответ, а сейчас он ответил бы легко: так, как в орденсбурге. Еда была очень качественной, калорийной, но одновременно простой и бесхитростной.
В тот день Северин уснул в их маленькой комнатке с блаженной улыбкой на лице.
Глава VI, из которой станет известно,
как создавался императорский двор
– Ваше величество, – немного смущённо начал Робер, когда они встретились в следующий раз. – Больше всего меня поражает ваш императорский двор. Может быть, я не способен воспринимать некоторые внутренние, глубинные процессы, реагируя в первую очередь на внешние стороны императорской власти, но ведь внешнее является отражением внутреннего, а потому мне кажется очень важным вопрос о том, как родился императорский двор.
– Где ты нашёл у меня двор? Мы с тобой сейчас, конечно, можем выйти во двор, но, похоже, ты не об этом.
– Так вот именно. Созидая новую империю, вы не имели других образцов, кроме внешнего мира, но ведь известно, что там монархи живут совершенно по-другому. Тогда на какие образцы вы опирались?
– Христианская империя продолжает оставаться такой же изолированной от внешнего мира, как и царство пресвитера Иоанна, – неторопливо начал император. – Это значит, Божья воля в том, чтобы мы не смешивались с внешним миром, не уподоблялись ему. Если бы мы начали строить жизнь по их лекалам, в нашей империи не было бы ни малейшего смысла. У нас действительно нет других образцов кроме тех, которые предлагает нам внешний мир. Но их опыт порою даёт прекрасные примеры того, как нельзя делать.
– Изучи внешний мир и сделай наоборот?
– Ни в коем случае. Наоборот может сделать последний дурак, а мы обязаны отличать пшеницу от плевел. Это очень сложная, чрезвычайно творческая задача. Внешний мир даёт нам изумительные образцы святости и подлинного величия души, которым мы обязаны подражать, мечтая лишь о том, чтобы оказаться достойными подражателями. Но вместе с тем, внешний мир даёт нам ужасающие примеры порочности и развращённости, в том числе и на троне, более того, внешний мир усиленно убеждает нас в том, что иначе всё равно не получится, и вся та мерзость, которая налипает на троны, совершенно неизбежна. Мне захотелось доказать обратное, организовав придворную жизнь на принципиально иных началах. И даже мои ближайшие соратники поначалу решили, что я занимаюсь дешёвым популизмом и бессмысленным юродством.