Христоверы
Шрифт:
Как только за ней закрылась дверь, Лопырёв набросился на Сафронова с упрёками.
– Ну и наломал ты дров, Ивашка! О-о-ох, и наломал! – заговорил он раздражённо. – Чуток бы, и всё… Мы-то изначально подумали, что на тебя благодать снизошла небесная, а ты… Я к доктору тебя велел доставить, и он едва спас тебя от смерти.
– Так разве я мог помыслить, что эдакая оказия со мной случится, – прошептал Иван Ильич. – Свет померк в глазах, и вот… Извини, больше ничего не помню.
Заломив за спину руки, Лопырёв прошёлся по кабинету. Затем
– А девка та, которую старец женой твоей духовной назначил, легла с тобой рядышком, – злорадствовал он, стараясь сделать больнее и без того страдающему от недуга Сафронову. – Она ко всему была готова, а ты…
– И этого я не помню, – облизнув губы, прошептал Иван Ильич. – Лишь туман и мрак в голове.
– Ты уже два месяца на корабль не заглядываешь, – перешёл на зловещий шёпот Лопырёв. – Старец беспокойство проявляет.
– А-а-а, так это он тебя ко мне прислал, – через силу усмехнулся Иван Ильич. – Сам-то ты и не думал меня навестить и о здоровье моём справиться.
– Не надо выдумывать, не так всё было, – помрачнел Лопырёв. – Я несколько раз повидать тебя пытался, да доктор не позволял. Да и супруга твоя в дом меня не впускала.
– Верю, Марина моя такая, – ухмыльнулся Иван Ильич, с теплотой подумав о жене. – Такой уж у неё характер.
– Старец тебя видеть желает, – хмыкнул Лопырёв. – Дело у него неотложное появилось.
– Скажи, что я ещё болен, – поморщился Иван Ильич.
– Я с доктором разговаривал, – потягиваясь, сказал Лопырёв. – И он заверил меня, что скоро хворь с тебя сойдёт. А старец девку твою от всех оберегает. Так что выздоравливай поскорей, Ивашка. Время твоё на небеса отправляться ещё не пришло.
В кабинет вернулась Марина Карповна с полным графином, и мужчины прекратили разговор.
– Ну, всё, Иван Ильич, нам пора прощаться, – засобирался Лопырёв. – Так что мне передать Андрону?
– Передай, что я рад буду с ним встретиться и обсудить все дела, – закрывая глаза, сказал Сафронов. – Но только…
Недосказанную фразу за него закончила, наливая из графина в стакан воду, Марина Карповна:
– Иван Ильич займётся делами, когда сможет обходиться без посторонней помощи. А сейчас ему надо принимать лекарства и ложиться в постель. Дела, они и есть дела. Мы все помрём, а они останутся.
18
Лошадка легко бежала по накатанной в снегу дороге. В санях, на ворохе сена, возлежал в тёплом тулупе Макар Авдеевич Куприянов.
Когда до деревни осталось несколько километров, лошадь неожиданно занервничала и стала сбавлять ход. Необычное поведение животного насторожило Куприянова.
– Эй, что с тобой, коняга? – забеспокоился он. – Волков, что ли, почуяла, животина безмозглая?
Привстав, Куприянов извлёк из-под себя ружьё, проверил в стволах патроны и осмотрелся.
– Волков вроде не видать, – успокаивая себя, проговорил он. – И впереди на дороге я никого не вижу. Эй, коняга, а ну поспешай. До деревни уже рукой подать, и мы с тобой изголодались, да и намёрзлись тоже.
Он подстегнул лошадь вожжами, но она продолжала упрямиться.
– Эй, да что на тебя нашло, животина? – воскликнул возмущённо Куприянов. – Желаешь, чтобы я взял кнут и хлыстал тебя для поднятия прыти?
Он отложил ружьё в сторону, взял кнут, замахнулся, и вдруг… Кто-то вырос сбоку из сугроба и запрыгнул к нему в сани.
У Куприянова душа ушла в пятки. Он не понял, что случилось, и инстинктивно попытался отбиться от «попутчика». Не зная, с кем имеет дело, с человеком или зверем, содрогаясь от ужаса, Макар истерично завопил:
– Э-э-эй, кто ты? Э-э-эй, чур от меня, чур!
Тяжелый удар по голове, и Куприянов, хрипя и дёргаясь, потерял сознание.
Куприянов открыл глаза и поморщился от сильной головной боли. Он попробовал пошевелить руками и ногами, но они были крепко связаны. Закрыв глаза и превозмогая боль, он попытался сосредоточиться. Сидящий впереди человек управлял лошадью.
– Эй, ты, – прохрипел он в спину вознице, – кто ты такой? Почему ты напал на меня, и…
Управлявший лошадью незнакомец услышал его и крикнул, не оборачиваясь:
– Кто я? А демон я неприкаянный! Ловлю ночами людишек заблудших и на погибель их веду!
Услышав ответ, Куприянов затрясся от страха. У него всё пересохло в горле, и зубы застучали как палочки по барабану.
– Э-э-эй, разбойник! – позабыв о головной боли, завопил он. – А ну останавливай лошадь и освобождай меня от пут.
– Не ори, не мешай мне думать, как сгубить тебя, грешник! – прикрикнул на него незнакомец. – Или в поле завезти подальше от дороги и засыпать снегом вместе с санями и конём? А может быть, в лес податься и волкам отдать на съеденье? Что выбираешь, скажи?
Куприянов промолчал. У него пропал голос. Спазм парализовал горло, и он едва дышал.
– Молчишь, сквалыга? – захохотал возница. – А я знаю, что с тобой сотворить! Я сейчас прокачу тебя с ветерком, да так, чтобы дух из тебя вылетел вон. Ежели не подохнешь, то в реке утоплю! Как, нравится тебе эдакое моё решение?
Он замахнулся кнутом и с силой хлестнул по крупу лошадь. Не привыкшая к такому обращению, она взбрыкнула от боли и помчалась вперёд, закидывая задние ноги.
– Придержи, не губи скотиняку, ворог! – обретя дар речи, завизжал в панике Куприянов. – Я ж… Я ж…
Полозья обо что-то ударились, сани подпрыгнули, и он едва не вылетел из них в придорожный сугроб.
– Что, не навалил в штаны ещё, супостат? – хохоча, прокричал возница. – Видишь, какое я тебе удовольствие оказываю перед смертушкой лютой? Мчишься по снежку, да в лёгких саночках! Сейчас ходу прибавлю, и небеса в овчинку покажутся, а землица колесом пойдёт! Вот это езда, дух захватывает! Там, в аду кромешном, ты ещё долго вспоминать её будешь!