Христоверы
Шрифт:
Евдокия и Мария Крапивины отпрянули от двери прежде, чем выходивший из избы батюшка открыл её. Сёстры спешно сбежали по ступенькам крыльца, остановились под окнами дома и сделали вид, что беседуют друг с другом.
Иерей Георгий в сопровождении Андрона вышел из дома и, проходя мимо сестёр, внимательно осмотрел их обеих. Евдокия смутилась под его взглядом и отвернулась, а Мария, напротив, преобразилась и раскраснелась.
Иерей вышел со двора, уселся в сани и уехал. Андрон проводил его
– Ступай за мной, голубка, – сказал он Евдокии. – Побеседовать с тобой надо.
С понурым видом девушка поспешила к крыльцу.
– Как считаешь, что наговорил поп старцу? – встревожилась Мария. – Ты что-нибудь слышала, Евдоха?
– Нет, ничего, – поспешно ответила Евдокия. – Но если Андрон позвал меня поговорить, значит, батюшка приходил к нему с разговором обо мне.
– Ты в этом уверена? – ужаснулась Мария.
– Нет, не уверена, но чувствую, что не к добру всё это…
Когда Евдокия вошла в горницу, старец сидел за столом.
– Тебе интересно знать, Евдоха, какого ляду приходил этот поп к нам? – глядя на неё исподлобья, спросил Андрон.
– Н-нет, – едва слышно проговорила девушка.
– А мне хотелось бы, – с мрачным видом проговорил Андрон. – Для отвода глаз он затеял со мной разговор пустой о религии, но приходил он по другому делу.
– Вы думаете, что он собирался поговорить обо мне? – испугалась Евдокия.
– Полагаю, что так, – насупился старец. – Хотя нечего теперь рядить-гадать.
– Тогда что, я могу идти? – осторожно, чтобы не рассердить его, поинтересовалась Евдокия.
Андрон на её вопрос ответил таким тяжёлым взглядом, что она побледнела и опустила голову.
– Скажи-ка мне, Евдоха, Евстигней всё ещё не шлёт тебе вестей о себе?
– Ни весточки, ни писульки покуда не прислал, – не поднимая головы, ответила Евдокия.
– Значит, сгинул он на войне, однозначно, – вздохнул Андрон.
– Все жданки прождала, – едва сдерживая слёзы, посетовала Евдокия. – И теперь я его тоже погибшим считаю.
– И барин носа не кажет, – пробубнил задумчиво старец. – А ты в ту ночь, после радений, когда легла с ним рядом, ничем не огорчила барина?
– Да нет, он сам сознания лишился, – пролепетала Евдокия, встретившись с тяжёлым взглядом Андрона и ужаснувшись. – А потом я…
– Да, помню я ту оказию, – заметив её смятение, смягчился старец. – Вот всё присматриваюсь я к тебе, Евдоха, и диву даюсь. Какая-то ты у нас не такая, не от мира сего. Не везёт тебе с мужьями духовными. Знать ты не эдакая, как все, а особенная.
Евдокия покраснела:
– Нет во мне ничего особенного.
– Сегодня, на радениях, всё станет ясно, – жестко ответил старец. – Ежели ты эдакая, как я мыслю, сделаю тебя «богородицей» при себе. А теперь ступай и займись делом. До вечера ещё далеко, а работу за тебя никто делать не будет.
20
В
– О-ох, что на дворе-то творится, – вздохнула Степанида, прислушиваясь к звукам бесчинствующего за окном шквального ветра. – Светопреставление… Всё поди сравняло на дворе снегом. Как откапываться с утра будем, ума не приложу.
Она посмотрела на мужа и тяжело вздохнула. Макар Куприянов лежал в кровати и протяжно стонал. У него был сильный жар, жёсткий, сухой кашель разрывал лёгкие и бронхи.
– Худо мне, Степанида, – с трудом откашлявшись, прошептал, задыхаясь, он. – Попить дай, всё нутро пересохло.
– Вот, испей настоечки, Макарушка, – со страдальческим видом она протянула ему бокал. – На меду, на травках лесных и на малине ягодке настоянная.
С трудом откашлявшись, Куприянов сделал несколько глотков.
– О-о-ох, до утра доживу ли, – простонал он. – Всё здоровье зараз в полынье оставил.
– Ничего, к утру полегчает, – сказала Степанида. – Настоечка вытеснит всю хворь из груди, и к утру здоровьице к тебе вернётся.
Некоторое время Куприянов тяжело дышал и неподвижным взглядом смотрел в потолок.
– Когда этот демон меня в полынью загнал, я подумал, что всё, пора с жизнью прощаться, – прошептал он. – Вся одёжка студёной водой пропиталась и камнем ко дну тянула.
– Как же ты не углядел его, Макар? – шмыгая носом, поинтересовалась Степанида. – Он что, из земли вынырнул и в сани к тебе сиганул?
– Всё эдак и было, как я тебе поведал, – покосившись на неё, прошептал Куприянов. – Знать не знаю, откуда он вынырнул, из сугроба али из-под земли, но в сани ко мне он скоренько запрыгнул. Демон этот будто караулил меня, поганец, не боясь мороза лютого.
– Как же лика ты его не разглядел, Макарушка? – всхлипнула Степанида. – Луна вон какая светила, как днём всё видать было.
– Ты думаешь, мне до того в тот час было? – прохрипел Куприянов. – Как он запрыгнул в сани, сердце моё в пятки ушло, а глаза пелена застелила. Он меня оглушил, чем-то огрев по башке, а когда память вернулась, я уже по рукам-ногам связан был.
– А ты сам как мыслишь, кто может быть тать тот? – вытирая слёзы, спросила Степанида. – Кто-то из нашенских, из деревенских?
– Ежели узнал бы я его, то ещё когда в избу вернулся, сразу об том тебе бы поведал, – борясь с очередным приступом кашля, прошептал Куприянов. – Голос чужой какой-то, будто нечеловеческий. А лик… Вот, сейчас вспомнил, башка его башлыком была накрыта.
Степанида горестно вздохнула и, заламывая в отчаянии руки, всхлипнула.
– И чего этот тать к тебе причыпился, Макарушка? – заливаясь слезами, вымолвила она. – Я ведь когда тебя увидела, так и обмерла вся. Краше в гроб кладут, вот как ты выглядел.