Хромой Орфей
Шрифт:
Мелихар утер себе здоровенной лапой нос. Чего он волнуется? Пускай отстанет, мне надо лезть наверх, железная лестница - без конца, эта лестница приставлена к будке в малярном цехе. Послушай, а довольно ли в раю мешков? Резкий свет слабеет, это настольная лампа, пахнет чаем, мать проходит в своей тяжелой шинели мимо кожаного кресла, и из вывернутых карманов ее вылетают маленькие птички. Чего он от меня хочет? Мучительное напряжение мозга, и, повернув голову, он видит темную дыру. Хлест, хлест! Я не хочу, я все расскажу! Боль при движении, он хнычет и жалуется, как мальчишка, поняв, что его куда-то несут, а он лежит на
Он проснулся весь в поту и с неотложной потребностью помочиться. Жив! Заколебался у двери, не зная, решиться ли и постучать, но тут заметил ведро под умывальником...
Который час? Неразрешимая проблема! Он услыхал гудок. Тишина. Потом шаги. Отдаленное жужжанье насекомых. Заправила вперил в него водянистый взгляд - я тебя запомню!.. Он моргал, глядя на раскаленную нить электрической лампочки, шаги и голоса, пол стонал и гнулся под тяжестью тел, но никто не приходил.
Забыл обо мне. Или все-таки...
Шаркающие шаги замедлились у двери - нет, это не Башке! Гонза оглянулся, когда ключ начал медленно поворачиваться в замке. Смерть? Нет, в темном прямоугольнике появилась сгорбленная фигурка, проникла внутрь, и дверь захлопнулась. Вошедший попал в полосу света, и оказалось, что это низенький и какой-то совсем уж обтрепанный старичок. Морщинистое лицо с лукавыми глазками. Пришлепал ближе, со щеткой и ведром в руках, жмурясь на свет. Узнал Гонзу.
– Эге, браток! Ведь мы знакомы, а? Помнишь?
Где я его видел? А, вспомнил: холодный утренний вагон, пустое отделение, рука кромсает кожаный ремень у окна - тот самый старик! Чего ему здесь нужно?
– Знаешь, набойки-то до сих пор держатся!
– начал он, показывая свои чиненые башмаки.
– Кожа как с бегемота, зря ты не взял. Ну, не беда... Держался ты молодцом, прямо сказать...
Он побрызгал пол водой и принялся не спеша размахивать щеткой, время от времени оглядываясь на дверь, непрестанно бормоча всякую чепуху, хотя его мучила одышка.
– Нужно же кому-нибудь здесь подметать, верно?.. А платят неплохо, между прочим, это они молодцы...
Вот пустомеля! Гонза не отвечал, но был рад, что видит знакомое лицо, пусть даже лицо этого болтливого старикашки.
– Ну-ка, братишка, отсядь, надо подмести тут!
– Старик подковылял к самому стулу.
– А под тобой-то подметать нехорошо, примета такая - тогда ты не женишься и останешься бобылем, вроде меня. А плохое это дело - человеку одному на свете жить...
Что это он шепчет? Я не ослышался? Нет. Слышал внятно.
– ...Ничего они не знают... Не поддавайся на ихние штучки! Ни гу-гу! Ржигу знаешь? Из него что-то выудили... будто он тебя где-то видел...
Старик
– Конец - делу венец! Проклятущий ноябрь. На дворе опять льет, то-то слякоть будет. Ну, спасибо этому дому, пошел к другому.
Не говоря больше ни слова, он поплелся из комнаты, стуча ведром, и не успел Гонза опомниться, как за стариком захлопнулась дверь...
Узнав прихрамывающие шаги, Гонза выпрямился и напряг мускулы лица. После ухода старика протекла, наверно, бездна времени.
Он вздохнул почти с облегчением. Ключ.
– Наконец-то могу уделить вам минуту, - промолвил Мертвяк, усевшись за письменный стол.
И все началось сначала: чиновник опять вынул листовки, тщательно отвинтил колпачок самописки, снял волосок с пера и только после этого вперил в Гонзу свой мертвенный взгляд.
– Надеюсь, вы тут не очень скучали. У меня не было возможности обеспечить вам приятное общество. На дворе ужасная погода!.. Так - начинай!
Короткий приказ был дан утомленным голосом и без угрозы.
Гонза поднял голову.
– Я ничего не знаю. Все, что знаю, я уже вам сказал. Эту листовку я бросил в уборную, не читая...
Решительный тон, каким это было произнесено, вызвал у Мертвяка некоторый интерес, но не вывел из себя.
– Это ваше последнее слово?
– спросил он без подъема.
– Да. Не могу ничего больше прибавить.
– Гм... и то ладно.
– И после краткого, но сосредоточенного раздумья: - А вы знаете, что я с вами сейчас сделаю?
– Не знаю. Но, кажется, догадываюсь, - промолвил Гонза кротко, чтобы не слишком раздражать его.
– Нет, не догадываетесь, - живо прервал его Башке и встал.
Он удалился необычно твердым шагом, заперев за собой дверь на ключ, и вернулся не очень скоро с какой-то бумагой в руке. Перестав обращать внимание на Гонзу, он закурил сигарету и стал что-то тщательно переписывать. Канцелярский чиновник с наслаждением работал. Готово. Он с довольным лицом придвинул бумагу к своему побледневшему гостю и подал ему самописку.
– Прошу подписать! Это как будто мелкая формальность, но дружески советую вам отнестись к ней внимательно. Прежде всего прочтите. Если мы узнаем, что вы кому-нибудь рассказали, о чем мы с вами здесь говорили, нам, само собой, придется принять меры.
Текст прыгал у Гонзы перед глазами, он прочел с большим трудом, потом поднял глаза на терпеливо ожидающего Мертвяка:
– Значит...
– Вот именно, - прервал его Башке с довольной улыбкой.
– Не говорите, что не рады, все равно не поверю. Понимаете теперь, что разговоры о нашей жестокости в значительной мере несправедливы? Я рад, что могу это сделать. Право! Мы не людоеды и действуем только по закону. Вы не признались - ничего не поделаешь. Может быть, тут в самом деле ошибка, бывает иногда такое странное стечение обстоятельств, и мы не непогрешимы. Бывает, бывает. Хотите закурить, чтоб успокоиться? Да не бойтесь, теперь можно. Представляю себе, что значит для курящего так долго не курить, а паек - маленький. На сей раз закроем глаза на то, что вы не передали той листовки, а то пришлось бы ползавода посадить, и производство станет, верно? Но только на сей раз! Вы теперь знаете, что должны сделать, если натолкнетесь еще на что-нибудь подобное...