Хромой. Империя рабства
Шрифт:
– А он?
– Оссурин.
Мы некоторое время молчали. Вернулся второй лафот.
– Спасибо, – запоздало решил я поблагодарить их.
– Ты спасат нас, мы тоже спасат, – встал Лоикун. – Надо ехат.
М-да, в дорогу они собирались не по-русски. Даже не присели. Лафоты накинули почти одновременно седла на лошадей.
– А где вы их взяли? – провел я ладонью по морде белоснежного жеребца.
– У орка, – равнодушно объяснил Лоикун.
Ну да. Чего это я? Про мечи даже спрашивать не стал, предвидя такой же развернутый ответ. Когда лафоты сели на лошадей, я растерянно посмотрел на них. Разговорчивый Лоикун вынул ногу из кожаного стремени, приглашая меня на круп. Этого, правда, оказалось мало, и
– Садис дерево, рука назад делай, – указал мне на местную березу Лоикун.
– Зачем?
– Каша ел – плохо будет.
Мамочка. Милая мамочка. Забери меня обратно. Тоска была такая, что слезы наворачивались. Я от шаманского зелья не отошел, а еще и ломку от орочьей стряпни переносить.
– Я не переживу, – простонал я.
Оссурин послушно сел на землю и завернул за дерево руки. Лоикун ловко стянул их уздечкой.
– Садис. – Он повторно указал мне на дерево.
Я послушно сел. После того как мои руки были связаны, я наконец понял, откуда шел тревожащий меня аромат – изо рта Лоикуна. Собственно поэтому он и выглядел лучше нас. Меня прямо затрясло от такого коварства. У него, значит, «лепешка» есть… Но разум совладал с эмоциями. Вернее, не разум, а желание стать свободным.
Лоикун, пока не стемнело, сходил к реке и принес оттуда охапку каких-то растений. Сев перед нами, он извлекал из их корней белые стержни и кормил нас ими. Вкус был горьким, и я попытался отказаться, тем более что желудок после вчерашних процедур все еще болел, но лафот убедил:
– Еш. Завтра еш не моч. Нет еш – можно не жит.
Выполнив свою миссию по кормежке, он, нарезав ветвей ивы, сел напротив нас на седло и стал их сплетать.
Ночью у меня поднялась температура, пусть и невысокая, но нудная, мешающая спать. Оба лафота дрыхли. Я попытался освободить руки – безрезультатно, Лоикун умел связывать. Сон сморил меня лишь под утро. И то не сон – полудрема, постоянно прерываемая шорохами леса. Само положение связанного вызывало чувство беспомощности.
Проснулся я от холода, когда только забрезжил рассвет. Температуры вроде не было, Лоикуна тоже. Я попытался сменить положение, чтобы хоть немного размять затекшее тело, и наткнулся на безумный взгляд Оссурина.
– Goleb stekan zaga, – угрожающе произнес лафот.
– Оссурин, ты перейди на имперский, я не понимаю.
Он в ответ зарычал. Со стороны реки появился Лоикун со сплетенной вчера корзиной, или, вернее, мордушкой, в которой трепыхалось несколько довольно увесистых рыбин. Оссурин оживился и вывалил на своего соплеменника поток слов. Я ни одного не понял, но по экспрессии речи можно было с полной уверенностью сказать, что каждое слово было матерным. Лоикун молча разрезал рыбину вдоль хребта и ловко снял с нее кожу вместе с чешуей. Потом старательно вытащил все кости, складывая кусочки мяса на лист лопухообразного растения, и принялся за вторую. Когда он закончил чистить рыбу, то, отправив несколько кусочков прямо в сыром виде себе в рот, подошел сначала к Оссурину. Тот попытался укусить соплеменника, а рыбу, которую Лоикун засунул в него насильно, разжав его челюсти, выплюнул. Лафот вздохнул и подошел ко мне.
– Еш.
Я послушно открыл рот. Пока ел, наблюдал за лицом кормящего, его лоб был покрыт капельками пота.
– Давно каша орка ел? – спросил он меня после завтрака.
– У орков.
– Лепешка нет?
– Нет, лепешек не было.
Он отвязал мои руки.
– Может, трава «глупый воин» лечит каша орка. Будешь рыба ловит, трава из река тоже рват, лошад смотри. Оссурин не ругатса – ты кормит. Я не ругатса – меня кормит. – Лоикун сел на мое место. – Если тебе плохо – класть меч к нам на нога, мы потом свобода. Если я или Оссурин кричат – класт нам трава в рот. Тихо надо.
С первого раза связать ему руки не получилось. Пришлось мне пройти мастер-класс у связываемого. Когда дело было сделано, я, оглядевшись, поднял мордушку:
– А внутрь что класть?
– Рыба кишок ложит. Каша больше нет.
– Ты что, туда орочью кашу клал?!
– Да. Мало была. Вам ест надо. Мне ест надо. Рыба не ловит, если нет ничего.
Понятно. Я поднял камень, служащий для утяжеления и вытряхнутый вместе с рыбой, и засунул его обратно. Затем собрал всю рыбью требуху и стянул лыком прутья горловины мордушки, или верши, не знаю их отличий.
К обеду Лоикун впал в забытье, а Оссурин по-прежнему был безумен. Забыл спросить у лафотов, когда это вообще проходит. А вдруг они знают? Раза три за день доставал рыболовную корзину – пуста. Последний раз я запаниковал – в ней почти не осталось приманки, решил в следующий раз достать утром. Ужасно хотелось есть. Мысли регулярно возвращались к каше, я даже осмотрел берег и поляну, где мы остановились, на предмет нечаянно выроненного Лоикуном кусочка. Походив по округе, увидел на мелководье замершую рыбину. Не каша, конечно, но сойдет. Пока выстругал острогу, рыбина исчезла. Съел пару корней камышеподобного растения, которым нас кормил Лоикун, – лишь раздразнил голод. Вечером все мысли были о каше. Паника постепенно овладевала мной: а вдруг эта орочья гадость, которую я выблевал, не помогает пережить последствия кормления кашей, а лишь отсрочивает их? Но в конце концов под оркестр урчащего желудка мне удалось уснуть.
Утром Оссурин сидел с опущенной головой, а Лоикун смотрел на меня со злобой. Его пламенную речь ввиду слишком большой громкости пришлось прервать. Обтерев с рук слюни Лоикуна, которыми он обильно испачкал меня, пока я вставлял кляп, я направился к реке.
В верше что-то было, но я забыл о ней, вновь увидев рядом рыбину. Острога в этот раз была со мной. Медленно, не спеша, я приблизился к объекту охоты так, чтобы моя тень не спугнула добычу. Удар… и острога, лишь слегка коснувшись рыбины, вошла в ил, взбаламучивая воду.
– Мало того что хромой, так еще и косой… – Бубня себе под нос, я стал вытаскивать корзину.
В ней была рыбина с хищным оскалом, очень похожая на упущенную мной, и два рака! Уж не знаю, кто за кем из них тут охотился, но я, припрыгивая на здоровой ноге, поспешил к месту стоянки.
Проглотив кусочек, я принес от реки в огромном лопухе немного воды и напоил Оссурина. Потом скормил ему часть рыбины. Он хоть и вяло, но ел. Далее пришла очередь Лоикуна. Воду, опустив лицо прямо в импровизированную чашу, он выпивал всю. Трижды! А вот рыбу есть отказался. Я грешным делом даже обрадовался такому повороту и, поделив его порцию с Оссурином, с удовольствием съел перепавшую добавку. И вскоре сытость приятно растеклась по телу.
Оссурина я развязал уже перед обедом, состоявшим из мяса раков и корней камышовых растений. Помог ему дойти до кровати, сооруженной мной из ветвей и травы.
Лоикуна мы развязали лишь на следующий день.
С лафотами я провел еще два дня. За это время мы все трое если и не поправились, то немного окрепли. Они показали мне пару растений, которые были съедобны, и одну рыбину, которая, наоборот, была несъедобна. Вернее, есть можно, но, судя по их корявым объяснениям, туалет на некоторый период лучше не терять из поля зрения. Хорошо, что я не поймал такую, когда они были связаны.