Хроника карантина 2020
Шрифт:
– Нет, она в суде работает секретарем и кроме Стаса Михайлова ничего не любит. А скажите, когда можно начинать?
– Так что тянуть-то, вот через два дня и начинайте. А то сами знаете, как у нас бывает. Народ сейчас узнает и бросится весь «Абсолют» скупать. Как гречку! Видели же, что творилось.
– Ну да, ну да… Хорошо, я поняла. Вы тогда скажите другим соседям, что я следующая буду проводить обработку.
– Конечно! Включу вас в график. А я могу и с бабушкой из 23-й квартиры поговорить. Ей тяжело будет самой. Она может вам и свою очередь уступить.
– Да? Замечательно. Я поняла. Спасибо вам. До свиданья. – И соседка захлопнула внутреннюю дверь. Но даже через двойную полосу обороны было слышно, как защёлкал калькулятор у нее в голове на фоне очередной оперы бесконечного Вагнера…
Он постоял ещё несколько секунд. Удовлетворённым взглядом обвёл лестничное пространство и, выполнив контрольный впрыск на ручку лифта, зашёл в квартиру.
– Ну что? Произвёл сантехническую обработку? – спросила жена.
– Если бы ты знала, ещё какую! Не дезинфекция, а просто сказка! На нашей площадке создан непроходимый для врага укрепрайон. Практически цитадель! Дня три враг точно не страшен. А там, глядишь, и валькирии с «Абсолютом» подтянутся…
Максим открыл холодильник, достал бутылку «Столичной». Пусть и не «Абсолют», конечно, но уж точно не «Сказка». Улыбнулся и налил рюмку.
– Ну, за дезинфекцию!
Шёл десятый день карантина…
День 11-й (07 апреля)
– Милый, вставай! Уже одиннадцать часов! Сколько можно спать? Смотри, солнце-то какое!
Он открыл глаза. Потянулся и улыбнулся.
– Доброе утро, дорогой! С праздником!
– С каким?
– Благовещенье!
– Блин… Точно. Седьмое. Благовещенье. А я и забыл. Немудрено! Забудешь тут, когда, то дезинфекция, то профилактика. Скоро уже и даты забудем, и цифры.
– Почему? – нахмурившись, спросила жена.
– А чего помнить? Считать-то всё равно будет нечего. Кроме инфицированных. А их чего уже считать – одним больше, одним меньше…
Жена явно напряглась. Он выдержал паузу и захохотал:
– Шучу я, родная! Шучу! С праздником! С Благовещеньем!
– Я уже и не понимаю, когда ты шутишь, а когда нет.
– Шучу! Сделай кофе, пожалуйста, и бутер. Один. А то надо начинать экономить. Может, скоро будем сухарики сосать.
Жена одарила укоризненным взглядом, улыбнулась и пошла на кухню. Он опять откинулся на подушку.
– Благовещенье. Большой праздник. Можно сказать, краеугольный! Основа христианской религии. Беременная Мария… Непорочное зачатие… Архангел Гавриил…
– Милый, ты идёшь? Кофе готов, – прервал размышления голос с кухни. Он вскочил и потрусил умываться.
Сев за стол, стал привычно намазывать масло. Что-то бубнил телевизор. Очередной профессор, радостный от того, что и его вспомнили впервые за пятьдесят пять лет, рассказывал, как он будучи ещё студентом победил практически в одиночку холеру в Одессе, а потом ещё и оспу в далёком Мозамбике.
Бегущая строка рассказывала, что дебиловатый премьер англосаксов попал в реанимацию и уже признал все ошибки и даже готов познакомиться с расчёской и обещает научиться мыть руки. Всё было буднично. Но что-то на задворках сознания тревожило и создавало диссонанс. Съев бутерброд и отпив кофе, он закурил. И тут это «что-то» его потревожило. Заставило замереть и прислушаться. Он напрягся. И точно! Этот самый звук! Звук царапанья когтями по карнизу. Он вскочил и рванулся к окну. За стеклом сидел его пернатый приятель. И причём не один! Рядом с ним, грациозно откинув голову и словно принимая солнечные ванны, примостилась голубка. С первого взгляда было видно, что она не из простых помоечных. Весь ее вид, вся стать, от элегантной посадки головы и до курчавившихся пёрышек хвоста, говорили о том, что её предки были из знаменитых московских почтарей. И даже, возможно, с добавлением крови почти исчезнувших подмосковных горлиц… Её ухажер нетерпеливо расхаживал взад-вперед, цокая когтями по жестяному отливу.
– Прилетел… Прилетел мой голубь, Танюш! Голубь… Голубь! Бля… Какой же я идиот!
Он бросил сигарету в пепельницу и рванулся в комнату. Ошарашенная жена проводила его взглядом и робко спросила:
– С тобой всё нормально?
– Нет, конечно! Не нормально! Я идиот!
– Угу. Если бы… – в её голосе слышалась нотка сожаления.
Он подскочил к шкафу и, что-то бубня под нос, стал доставать с полки книжки.
– Где? Где это… Тициан? Нет… какой Тициан… Джорджоне? Нет… Дебил… Веронезе? Да… По-моему, Веронезе. А! Вот точно! Веронезе! Всё-таки я гений!
– Идиот не может быть гением. Ты определись наконец, – саркастично произнесла жена.
– Нет, всё-таки гений! Если я что-то когда-то запомнил или увидел, я этого никогда не забываю. Даже если это на самой дальней полке мозга.
Он раскрыл альбом и улыбнулся. А ведь утром не хватило, как тем знатокам в «Что? Где? Когда?», всего одной минуты. Недокачал…
– Смотри сюда, любимая. Это художник Паоло Веронезе. Картина «Благовещенье». Это Дева Мария, это Архангел Гавриил, а это…
Жена перебила:
– Это не архангел. Совсем не похож. Это кардинал Ришелье из трёх мушкетёров.
– Согласен, – он рассмеялся. – Но подожди, дело не в Гаврииле. Точнее, сейчас не в нём. Смотри дальше. Что видишь? Это кто?
– Ну как кто? Голубь.
– Вот! Умница. Голубь! Святой дух! Так изображали Святой дух. В виде голубя. И он пропал, ты же знаешь! Его не было несколько дней. И сегодня он прилетел! Представляешь?! Сегодня! А что у нас сегодня? Благовещенье! Он прилетел в Благовещенье! Это Святой дух сегодня сошёл. Ты понимаешь, любимая? Значит, всё будет хорошо. Значит, кончится весь этот вирус. Вся эта хрень. Значит, будут и море, и лес, и горы, и всё, всё будет. Значит, будем жить!
Глаза жены заблестели.
– Правда? Значит, всё будет хорошо? Я так переживаю за маму, за твою маму, за Серёжку, за Вячяслава Дмитрича. За всех переживаю.
– Всё, милая, всё. Теперь всё будет хорошо.
Он вернулся на кухню и подошёл к окну. Картина на удивление не поменялась. Красотка так и сидела, закинув головку и что-то нежно воркуя, а её жених расхаживал по карнизу. Нахохлившийся и явно не в настроении.
– Ну, привет, дружище. И где же это мы пропадали? Я смотрю, ты не один? – Голубь остановился, присел и, опрокинув голову набок, искоса посмотрел ему в глаза, прищурился и недовольно пробурчал: