Хроника карантина 2020
Шрифт:
Вот тут и пересеклись их с Василием жизненные тропки. Для реконструкции только что переданных на баланс строений конторе, в которой он трудился, требовались рабочие. Отбирал их он лично. Среди отобранных оказался и Василий. Его, конечно, никто бы не взял. Многолетний запой наложил чёткий отпечаток на облик Василия. Одутловатое лицо, расплывшаяся бесформенная фигура, не стиранная годами одежда не оставляли сомнений, кто стоит перед вами. Но когда ему было сказано холодное «нет, извините, вы нам не подходите», он разрыдался и упал на колени, умоляя его взять. И он его взял. Но с условием, что тот закодируется. Василий дал слово и вшился. Он стал работать. Трудился хорошо. Не отказывался ни от какой работы. Хотя и сам, конечно, не искал её, если не было команды. Не поставили задачу, ну и отлично. То есть жил настоящей пролетарской жизнью. Закончилась стройка, поувольняли
– Я с Викторычем уже пятнадцать лет вместе работаю! Мы с ним и Крым прошли, и Рим пройдём.
Но сытая и размеренная жизнь не создаёт, к сожалению, полного счастья. Одиночество. Вася так и не женился второй раз. А природа не терпит пустоты. И в случае с Васей было то же самое. Не сильно забитое знаниями и интересами пространство головного мозга очень быстро заняла религия. Религия стала единственным, что теперь составляло сущность частной Васиной жизни. Квартира постепенно превратилась в филиал музея имени Андрея Рублева, все стены которого покрывал бесконечный коллаж из десятков икон и сотен вырезок из журналов с ликами святых, подвижников и текстами молитв. Православные кресты красовались повсюду, от холодильника до унитаза. Даже на стеклянной двери балкона красовался большой православный крест, сотворённый Васиным вдохновением путём наклеивания строительного скотча.
Устойчивый запах восковых свечей и ладана наполнял пространство квартиры и струясь вытекал на лестничную клетку, делая жизнь соседей особенно одухотворённой.
И все бы ничего, но оказалось, что религиозность для Васи не имеет предела. С начала он стал награждать крёстным знамением всех прохожих. Люди шарахались, когда он подходил к случайному человеку и, размашисто размахивая руками, сотворял крест животворящий. При этом ещё и громогласным басом возглашал здравицу. Не всем это нравилось. Однажды, когда Вася сотворил то же самое над беременной женщиной, она закричала от страха, а её муж не долго думая впечатал в челюсть Васи увесистый кулак. В другой раз Вася ни с того ни с сего, исключительно под влиянием осенившего его в тот момент святого духа, заорал на весь троллейбус «Аллилуйя!» и стал громко петь псалмы. От чего описалась не ожидавшая этого сидевшая впереди него старушка. А мужик рядом с ним уронил и разбил трёхлитровую банку с пивом. Итог был практически такой же – огромный фиолетовый фонарь под глазом ещё долго освещал Васе тернистый путь к Господу. Вася купил маркер, точнее, целую коробку маркеров, и начал наносить символ православной веры на всё, что, по его мнению, нуждалось в Христовой благодати. Сидения в автобусах и троллейбусах, двери и прилавки супермаркетов, помойные контейнеры и фонарные столбы. Однажды он посчитал, что и огромный белый мерседес, стоявший во дворе, тоже является недостаточно освященным, и гордо стал рисовать кресты. Он уже почти закончил – оставался последний, седьмой, – когда из подъезда вышел хозяин. Пришлось обращаться в травмпункт и накладывать гипс на сломанные пальцы. Казалось бы, на этом Вася успокоится. По крайней мере, отправляя всех сотрудников в карантин неделю назад и отдельно наставляя, как духовный пастырь, Васю, он ему сказал, что в карантин нельзя выходить на улицу. И шляться по городу. Даже церкви закрыты.
– Сиди дома, Василий! Лично буду звонить и проверять! Церкви закрыты. Молиться будешь дома! Ни шагу на улицу! Ты понял, Василий? – он сурово сдвинул брови и выкатил глаза.
– Понял, Викторыч. Ладно. Карантин – значит, карантин. Буду дома молиться.
И вот сегодня Вася позвонил сам. Его забрали в полицию. Соседи со всего подъезда написали гневное письмо с требованием дать им возможность поспать хотя бы одну ночь, так как они не спят уже две недели с самого начала карантина. И всё из-за того, что Вася каждые два часа поёт псалмы. Поёт очень громко. А ещё шесть раз усиленно молится. При этом так сильно бьёт лбом в пол, что у соседей снизу шатается и вот-вот упадет люстра. А вся эта процедура одухотворения дома начинается в четыре утра с заутренней молитвы и битья головой в пол, а заканчивается в час ночи громогласным исполнением славящих спасителя псалмов.
Приехавшей полиции Вася не открыл, а, как первые христиане, забаррикадировался и пригрозил самосожжением по примеру протопопа Аввакума. С приездом ОМОНа, он всё-таки отварил двери своего
Сейчас Вася в отделении. И ему дали позвонить один раз. А так как Вася и знал в жизни всего один-единственный номер, то именно ему он и позвонил…
Максим затушил уже третью сигарету. Надо было звонить. Конечно, он решит сейчас проблему, и Васю выпустят. Но что будет дальше с самим Васей? Он взял в руку телефон и стал набирать номер.
Шёл четырнадцатый день карантина…
День 15-й (11 апреля)
Записано женой под диктовку.
– Что с тобой?! Ты слышишь?! Я спрашиваю, что с тобой?! Что у тебя с глазами?! – кричала жена.
Он отнял руки от глаз и заморгал. Он ничего не видел. Руки опять потянулись к глазам и стали судорожно их тереть.
– Бля. Что за хрень. Я ничего не вижу! Что это такое? – в его голосе чувствовалась паника. – Сука, что за хрень? Я что, ослеп?
– Убери руки! Я сказала – убери руки! – жена уже не говорила, а кричала. Она схватила его за кисти и с силой отвела их вниз. – Господи, – почти шёпотом проговорила она.
– Что? Что с глазами? Ну не молчи! Я что, ослеп?
Жена сглотнула и выдавила:
– Не знаю. Они просто все красные. Совсем. Вместо белка ярко красные шарики.
Слово «шарики» почему-то подействовало успокаивающе. Он стал приходить в себя. – Жаль, что там нет голубого шарика, а то можно было бы слетать за мёдом, как Вини Пух.
– Придурок, ты посмотри, что у тебя с глазами!
– Родная! Успокойся! И давай просто вызовем скорую. Иди вызывай, – он заставил себя улыбнуться. Паника отступила. Страх никуда не ушел, но он снова мог соображать и мыслить. Бешено стучало что-то в голове. В глазах стояла серая пелена с едва различимыми, размытыми пятнами.
– Главное, жив. Не дождутся. Я же советский человек. И ноги пока не отрезают. Сейчас приедет скорая. Сделают укол, и всё будет хорошо.
Затрещал домофон.
– Приехали! Быстро. Молодцы. Ложись, – голос жены звучал, будто команды хирурга на операции.
Он опрокинул голову на подушку. Голова закружилась, он начал куда-то проваливаться, и в этот момент резко и непривычно визгливо заверещал дверной звонок.
Шёл пятнадцатый день карантина…
День 16-й (12 апреля)
Записано женой под диктовку.
Он спал. Долго спал. Иногда просыпался и брёл в туалет. На обратном пути его перехватывала жена, капала ему в глаза капли, протягивала таблетку и стакан воды. Он глотал таблетку, падал в кровать и засыпал. Он спал. Голова звенела от пустоты. В квартире было тихо. Жена иногда заходила в комнату, поправляла одеяло и распахивала дверь балкона. Потом через полчаса возвращалась и закрывала дверь. Это действо и меняющееся цифры на экране часов было единственное, что происходило в комнате за сутки. Он спал.
Шёл шестнадцатый день карантина…
День 17-й (13 апреля)
Он открыл глаза и улыбнулся. Он видел. На часах в окружении трёх нулей красовалась цифра 6. Шесть утра. В квартире было тихо. Спала жена. Спала кошка. Спал весь дом. Он тихонько слез с кровати и на цыпочках пробрался в ванную. Он стоял под душем, и тёплые струи окутывали и возвращали к жизни. Возвращалась память, возвращались эмоции. Просыпаясь, зашевелились в голове мысли. Ему показалось, что он даже чувствует, как извилины потягиваются и, разминая серое вещество, начинают шутить и переговариваться. Он с удовольствием побрился, уложил волосы и прошёл на кухню. Очень хотелось есть. Забытое давно чувство голода бодрило и поднимало настроение. Он открыл холодильник и стал высматривать жертву. Закипел чайник. Он сел за стол, пододвинул к себе большую кружку с чаем и тарелку с двумя большими бутербродами. Смачно откусил один, отхлебнул хороший глоток крепкого сладкого чая, улыбнулся и, зажмурив глаза от слепившего яркого солнца, сказал вслух: