Хроника кровавого века – 4. Времена смутные
Шрифт:
Всё это на гулянках любил рассказывать Фрол Балакирев, за что и получил прозвище «Кромешник». Сыновей его в станице величали «Кромешниковы».
– В самом начале войны, я Андрея Кромешникова в школу подхорунжих определил, – Владимир Колотов достал из кителя пачку папирос.
– У меня на руках Андрюха помер, – вздохнул Митька Краснов. Он перекрестился на образа: – Упокой Господи его душу.
Вечером в доме Ивана Колотова собрались казаки, выпивали, вспоминали минувшую войну, помянули павших. Захмелев, принялись хвалиться, как били германцев да австрийцев. Потом душа запросила песни, и затянул Митька Краснов:
–За Уралом, за рекой.
Казаки гуляют,
Ей! Пей! Пой! Гуляй!
Казаки гуляют.
– Тесть мой, Алексей Иустинович сказал, что в Гурьеве иногородние 45
– Три века назад киргизы хотели Яик 46 прибрать к рукам, да ничего у них не вышло. Мы и этих лихоимцев прижмём! – стукнул кулаком по столу Кромешник.
45
Иногородние – лица неказацкого сословия, проживающие в землях казацкого войска. По закону, иногородние не имели права владеть землёй на территории, принадлежащей казацкому войску, могли только арендовать её. На территории Уральского казачьего войска вся земля была общинной, и никто из казаков также владеть ей не мог, однако иногородние не имели права даже арендовать землю. Также иногородние не могли заниматься рыболовством на Урале, это привилегия уральских казаков, дарованная им в 1615 году царём Михаилом Фёдоровичем.
46
Яик – ныне река Урал. Переименовали реку в правление императрицы Екатерины II, так как многие яицкие казаки поддержали восстание Емельяна Пугачёва. Императрица хотела стереть из памяти людской это восстание. Река Яик стала Уралом, а яицкие казаки, уральскими.
– Правильно Фрол Матвеевич! Яик наш и мы у любого отобьём охоту зариться на него! – кивнул Иван Колотов.
Загалдели казаки разом, а Фёдор Балакирев вышел из-за стола во двор. На летней кухне Люба Карнаухова мыла посуду.
– Что не сидите за столом Фёдор Фролович? Али угощение наше не понравилось? – Люба стала вытирать полотенцем посуду.
– Душно, голова разболелась. Пойду к реке, там, на прохладе развеюсь, – Фёдор вышел за ворота.
Но к Уралу он не пошёл. В центре станицы стоял каменный двухэтажный дом купца Алексея Иустиновича Шахова. Дочь купца, Настенька, была женой его старшего брата Прохора. Но не люба она была ему. Сильно любил Прохор свою первую жену Дуняшу, которую в пьяной горячке убил станичный кузнец Герасим Афанасьев.
В начале Настенька Шахова предназначалась в жёны Андрею, брату – близнецу Прохора. Но тот пошёл против отцовской воли, и нашёл себе жену в Москве. Кромешник очень хотел породниться с купцом Шаховым, а тут Прохор овдовел. Вот и оженили купец и казак своих детей: Прохора с Настенькой. Да не лежала у Прохора душа ко второй жене, ибо никак он не мог забыть первую. Зато с юности Федька был влюблён в Настеньку.
В приданое за дочерью, купец Шахов отдал дом и лавку в станице Чагановской. Прохор купцом становится, не захотел, и в лавке заправлял старый приказчик Лука Емельянович. Он с женой занимал одну комнату на первом этаже купеческого дома. Раз в два-три дня Настенька наведывалась в лавку, проверять торговые книги. В эти дни тайком пробирался в купеческий дом и Фёдор, на свидание к Настеньке.
***
– Ох, Федька, испоганили мы с тобой свои жизни, – вздохнула Настенька. Она возле зеркала надевала кофту: – Мне в глаза твоей Василисе взглянуть страшно.
– А мне, думаешь легко на Прохора смотреть?! – Федька сел на кровати.
– Да ему, что я есть, что меня нет! – голос Настеньки зазвенел. Он всегда становился у неё словно колокольчик, когда она злилась.
У Федьки от этого такая нежность разладилась по душе, что он вскочил с кровати и обнял Настеньку.
– Зато мне плохо, когда тебя нет рядом, – он стал целовать Настеньку в шею. Поцеловав в щёку, вздохнул: – На фронте все мысли только о тебе были, а о Василисе вспоминал, когда письма домой писал.
Каждый раз Настенька давала себе зарок, что это их последнее свидание. Нужно образумиться! Но Федька вот так как сейчас обнимал её, и не хватало у неё сил оборвать всё.
– Мне нужно идти, – Настенька со вздохом освободилась от объятий Федьки. В дверях комнаты она обернулась: – Ты домой следом за мной не приходи!
Лука Емельянович выпустил Федьку через заднюю калитку. Застегнув шинель, отправился тот на берег Урала. Глядя на серебряную луну, на скрытый в темноте бухарский берег, 47 думал Федька о себе: слабовольный он человек. Ехал домой с войны, давал зарок не пакостить брату, но увидев Настеньку, позабыл про все свои клятвы. Вспомнил, как сказал поручик Зуев, выслушав пьяную Федькину исповедь:
47
Бухарский берег – до первой половины XIX века на правом берегу Урала были земли Уральского казачьего войска, а на левом берегу кочевали казахи Букеевской орды. Её правители считались союзниками русского царя, но через их земли на русскую сторону совершали набеги племена киргизов, данников Бухарского хана. Они угоняли у казаков скот и пленников в рабство. Левый берег Урала казаки звали «бухарский берег». Именно оттуда была угроза нападения со стороны киргизов. Во второй половине XIX века русские войска разгромили Бухарское ханство, и оно перестало существовать, но левый берег Урала до тридцатых годов ХХ века продолжали звать «бухарским».
« Ничего, после войны распутаем мы все свои узелки, а если убьют, так всё само собой развяжется».
– Лучше бы меня на войне убило! – швырнул Федька камень в реку и пошёл домой.
Во дворе сидел отец на завалинке, накинув шинель на плечи.
– Ну как нагулялся? – Кромешник исподлобья глянул на сына.
– Да, – кивнул Федька и стал подниматься на крыльцо.
– У тебя паскуда совесть есть?! – вскочил Кромешник и схватил его за плечо. Кромешник большого роста, и низенький Федька был ему по плечо. Дал бы сыну сейчас затрещину, да нельзя, всё же офицер!
– О чём вы папа? – Федька убрал руку отца. Он поднялся на крыльцо, оглянулся: – Я на реку ходил. Плохо мне от самогонки стало, пошёл к Уралу умыться.
В горнице Фёдор снял сапоги, держа их в руках, на цыпочках прошёл в их с Василисой комнату. Разделся и лёг на кровать. Хотел обнять жену, но после Настеньки, не мог он заставить себя прикоснуться к ней. Он отвернулся, и показалось ему, вздохнула Василиса.
Кромешник после ухода сына посидел ещё немного во дворе, потом поднялся в дом. Лёг на кровать долго ворочался.
– Чего вздыхаешь как старый мерин?! – ткнула его локтём Наталья Михеевна, жена Кромешника.
Настенька в своей комнате в ночной рубахе сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы, Прохор лежал на кровати. Она слышала, как вернулся Фёдор. Вспомнились ей раскосые Федькины глаза (в роду Натальи Михеевны были казахи). Вздохнув, спросила Настенька мужа:
– О чём казаки говорили на гулянке?
– Ругали новую власть, – зевнул Прохор. Он погладил бороду: – Говорили, что нужно браться за оружие и гнать советскую власть.
– Это добром не кончится, – вздохнула Настенька.
– Знамо дело, – усмехнулся Прохор. Он поправил подушку: – Сначала с германцем воевали, теперь друг с дружкой начнём.
Глава 5
Партия большевиков в 1917 году была малочисленной, и к власти в России она смогла прийти только благодаря строгой дисциплине. Противников у большевиков было много, но они оказались разобщены и грызлись между собой. Матрос Железняк в январе 1918 года разогнал Всероссийское учредительное собрание, и депутаты разъехались по своим губерниям. Там принялись сколачивать антибольшевистские группы, в них преобладали политики, которые были способны лишь на болтовню, а для борьбы требовались действия. Офицеры недовольные советской властью, презирали политиков, считая их виновными всех бед постигших Россию. Офицеры были согласны воевать против большевиков, но не было того, кто поведёт их в бой. Среди генералов не оказалось лидера, за которым пошли бы офицеры. Лавр Георгиевич Корнилов, которому верило всё русское офицерство, после неудачного мятежа в августе 1917 года сидел в Быховской тюрьме. Гораздо меньшим авторитетом пользовался генерал Алексеев, но именно он решил собирать Добровольческий корпус для борьбы с большевиками.