Хроника пикирующей России. 1992-1994

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Представьте хоть на минуту, что удались планы реформаторов, и вдруг на нашей земле возникли американские фермы. Они сразу «выжимают» из села «лишний» народ. Куда? Молодых — на поиски работы в город. Стариков — в приюты или в город же, под забор. Американская ферма — это фабрика на земле, и места там посторонним нет. Сегодня, когда горожанин сам обеднел до предела, он старуху-мать из деревни не ждет. Он сам к ней едет за картошкой и посылает детей на каникулы подкормиться. А завтра, безработный, и сам к ней приедет — в деревне прожить легче. И в своем недомыслии голосует за то, чтобы колхозы ликвидировать, а насадить фермы на манер американских.

Это — не фантазии. Такую реформу пережили многие страны, та же Бразилия. Куда делись крестьяне, когда их вытеснили

фермы? Кинулись в города, став в массе безработными и ворами. Где жили? Настроили фавелы — хижины из жести и картона, без воды и канализации. В Рио-де-Жанейро в фавелах живет больше 3 млн человек. Я это видел и скажу: русские так жить не будут. Они сначала будут быстро умирать, а потом нанесут по этому социальному порядку такой удар, что революция большевиков покажется детской игрой. Так зачем же удушают деревню?

1993

Политическая ситуация и технологический риск в России

Распад политических, экономических, социокультурных структур и стабильной системы межнациональных отношений создал в России совершенно новую, в истории никогда не возникавшую систему технологических опасностей. Ни у политиков, ни у администраторов — как в России, так и на Западе — адекватного представления об этой угрозе не наблюдается. Оценки экстраполируются из стабильной, уже давно не существующей ситуации, мышление остается линейным. Там, где технолог видит латентную фазу катастрофы и требует действовать именно как на определенном этапе чрезвычайной ситуации, политики видят лишь «ухудшение положения». Ведь огня и взрыва еще нет!

Достижение критических точек не вызывает адекватной реакции режима и даже не осознается политиками и по той причине, что советская система проявила непредусмотренную и пока что не нашедшую объяснения устойчивость. В ней оказались заложены неявные скрепляющие и стабилизирующие механизмы, свойственные традиционным обществам и не поддающиеся надежному объяснению на языке науки, основанной на техноморфном западном мышлении (в том числе на языке марксизма). Тот факт, что мы не имеем четкого представления об этих механизмах, не позволяет уповать на их долговременное действие — они могут отказать также по неизвестной причине без предварительного нарастания понятных нам тревожных симптомов.

Поражает и вызывает беспокойство именно беспечность властей и их идеологов, которые радуются как раз тому, что является признаком аномального поведения системы — отсутствию пропорционального социального протеста при резком снижении жизненного уровня значительной части населения. Наше общество очевидно реагирует «неправильно», совершенно иначе, чем детерминированное атомизированное современное общество Запада. А значит, проникнутые европейским мышлением политики-западники не понимают идущих от общества сигналов и радуются тому, что должно было бы вызывать ужас. Нелинейность реакции населения на ухудшение экономического положения показывает, что реальным этапом кризиса может стать конфликт таких размеров, которые совершенно непропорциональны непосредственной причине. Сегодня есть признаки того, что стабилизирующая сила системы иссякает.

Следующие параметры кризиса определяют изменение всей структуры технологических опасностей в России. Эти параметры взаимосвязаны и все одинаково важны:

— распад техносферы СССР, которая создавалась как единое целое (отсутствие системной целостности резко дестабилизирует состояние каждого элемента);

— резкое сокращение в течение шести лет капиталовложений в обеспечение безопасного функционирования техносферы (капиталовложений, которые и до этого поддерживались на минимально допустимом уровне); динамика опасных отказов может приобрести лавинообразный характер;

— разрушение социальной и культурной среды, в которой только и может безопасно функционировать любая технология (мотивы и стимулы к ответственному труду, дисциплина, традиции и культура труда, правовые и этические нормы, психологическая уравновешенность

и т.д.); возникновение в этой среде нетрадиционных дестабилизирующих элементов (преступность, социальные конфликты, нарастающая опасность терроризма); 3

— необходимость срочной реализации политических решений при отсутствии для этого адекватной технологической базы (например, выполнение договора об уничтожении химического оружия);

3

В Перу при наличии в стране всего около 2 тыс. участников радикального движения «Сендеро Луминосо» затраты на охрану технологических систем во многих регионах равны производственным затратам. Уже по этой причине возникновение терроризма в России означает полный крах экономики.

— паралич отраслевой научной системы, которая ранее гарантировала хотя бы минимальное научное обеспечение для безопасного функционирования техносферы;

Все указанные факторы действуют на фоне опасного отсутствия у политиков, работников прессы и широкой общественности минимальных знаний о технологическом риске. Это при нынешнем возбужденном состоянии умов открывает путь к возникновению массовых психозов по поводу совершенно надуманных опасностей и одновременно к замалчиванию реально угрожающих, а то и катастрофических процессов. 4

4

Яркий пример — получившие международную известность заявления М.Горбачева о возможном «отравлении», а то и «сероводородном взрыве» Черного моря с предложением безумной международной программы по «спасению». На другом полюсе — полное молчание и экологов, и прессы по поводу вреда, реально наносимого здоровью и нынешних, и будущих поколений. Речь идет о том, что мэрия Москвы из экономии резко сократила вывоз мусора из жилых кварталов, и мусор сжигается прямо на месте. Между тем, при горении современного бытового мусора выделяется значительное количество диоксинов — сильнейшего мутагенного вещества.

Чернобыльская катастрофа была сигналом, что мир вступил в полосу мощнейших кризисных явлений, представляющих угрозу развитию и выживанию стран и даже цивилизации в целом. Достигнутая концентрация производств и структура техногенной опасности создали многогранную угрозу, потенциал которой запредельно высок и может реализоваться при любого рода дестабилизации и потере устойчивости. Показателем этого потенциала, помимо ядерного и химического оружия, является количество радионуклидов и опасных химических веществ или их предшественников, содержание которых в обычных объектах индустриальных районов составляет более 1000 летальных доз на каждого человека и достигает 100 тысяч летальных доз на каждого жителя таких индустриальных центров, как Москва.

Между тем в 1990-е годы в нашей стране произошла дестабилизация по всем сформулированным В.Легасовым после Чернобыля «девяти граням опасности», и риск перешел в новое, неизвестное науке состояние системной опасности. При этом все элементы техносферы, общества (с возбуждением классовых, этно-национальных, религиозных, культурно-мировоззренческих стереотипов) и природных комплексов оказались связанными друг с другом, так что возбуждение по любому из них, бессознательное или преднамеренное, вызывает по всем остальным реакцию в целом. Это реакция сложного характера, с нелинейностями, синергизмом (кооперативными эффектами), пороговыми, автокаталитическими и взрыво-цепными процессами. Традиционные же стабилизирующие системы остаются линейными, причем существенно ослабленными даже по сравнению с 1960-1970-х годов: из-за физического и морального износа систем контроля и обеспечения безопасности, кадровых потерь и некомплектов, региональной расчлененности, падения дисциплины и моральных норм и т.д.