Хроника стрижки овец
Шрифт:
Когда Эрик говорил, он преображался – такими были пророки: немощный и могучий одновременно.
Он любил шотландский виски и джаз, у него есть книга про джаз. Он любил живопись и имбирь с чаем. Он любил, чтобы дети были рядом.
И всегда говорил об истории.
В одном из последних разговоров сказал: «Знаешь, то, что произошло в России, это даже не преступление, это противоестественная глупость. Общенародную собственность на недра земли отдали горстке проходимцев – это небывалая в истории катастрофа. Или небывалая в истории дурь».
Много всего можно рассказать: и как домашняя библиотека была устроена, и что он говорил о политиках.
Все это
Есть особые люди – они как фильтр, поставленный Богом в течение времени: эти люди очищают время.
Вот не стало Эрика Хобсбаума, и непонятно, как время без него обойдется.
Урок труда
В четвертом классе я подрался с мальчиком из параллельного «б», Валей Тихомировым. Дело было на сдвоенном (для обоих классов) уроке труда – и Валя назвал меня «евреем». Я его толкнул, он – меня, сцепились, нас разнял добродушный учитель труда.
Учитель спросил о причине драки. Мы запальчиво объяснили – оба кричали.
Учитель строго указал Вале на то, что так нельзя поступать.
– Как ты мог назвать Максима – евреем?
Мне он тоже сделал внушение:
– А тебе следовало вежливо объяснить, что Валя не прав. Надо было сказать: зачем ты обзываешься?
Я растерялся: логика события исчезла.
В чем Валя не прав? В том, что я – еврей? Но я – действительно еврей. В процентной норме я не был сведущ и слова «полукровка» тогда еще не знал. Но что мой папа – еврей, уже знал.
– В следующий раз, когда Валя тебя обидит, ты не кулаками размахивай, а просто скажи: ты, Валя, не прав.
Я сообщил учителю, что Валя прав – я действительно еврей.
Учитель растерялся.
Я очень хорошо помню, что я растерялся тоже – видя его недоумение. Тогда в чем, собственно, вопрос? – читалось на лице учителя. Кошку назвали кошкой – и что же, теперь кошке надо оскорбиться?
Как объяснить? Как объяснить, что оскорблением является то, что человек, произносящий имя, заведомо считает, что, произнося имя, он произносит оскорбление? Это сравнительно сложное моральное положение, недоступное слуху титульной нации.
Евреи – это те, кто приспосабливаются, кто не чувствует родной край – родным; это те, кто ищут выгоду и хотят пристроиться, живут своим мелким мирком и не чувствуют общей большой семьи народа. Необязательно быть нацистом, чтобы эти свойства в евреях разглядеть. Эти свойства объективно присутствуют.
Еврею надо как-то специально доказывать, что он разделил невзгоды с титульной нацией – принято говорить в оправдание неудачной крови: я – воевал, я – сидел, я – русский поэт, пишу по-русски о русской природе.
А если не воевал? не сидел? не поэт? Тогда и сказать-то нечего в свое оправдание.
Впрочем, в последние двадцать лет – ровно то же самое случилось и с титульной нацией Российской империи, то есть с русскими.
Теперь несколько миллионов русских людей (числом поболее, нежели евреев в недалеком прошлом) мыкается по миру в поисках лучшей жизни, а уехать на заработки мечтает очень много миллионов. Русские пристраиваются везде, где только могут, – официантами, нянями, уборщицами, прислугой. Сторожить дом, сидеть со стариками, выгуливать собак, мыть окна, класть кафель – на это подписываются не одни только украинцы и белорусы, поляки и словаки. Русских – большинство, поскольку нация численно больше. Маленькие русские эмигрантские общины – со своей иерархией, мелкими интригами, шкурным интересом – плодятся по Берлину, Милану,
Это, увы, та же самая чужая судьба в чужих людях – какая осуждалась в случае евреев. И сказать русский гастарбайтер не может: я воевал за Берлин, я сидел во французском лагере, я работал в английской промышленности, я открыл итальянское месторождение.
Нет, общего прошлого совсем нет. Не было 200 лет вместе – русский не воевал на стороне Германии, он воевал против; русский не открывал месторождений в Англии – это совсем чужая страна. Он совсем чужой – и часто приезжает с одним намерением: клянчить. Это печальный факт. И писать про это обидно – и читать обидно тоже.
Слово «русский» стало в мире таким же уничижительным, каким было в России слово «еврей» – и это очень досадно.
Казалось бы: горе должно научить тому, что главное в людях совсем не кровь и не нация – а солидарность. Главное – понимание ближнего и сострадание. Важен не этнос, а союз трудящихся. Несть ни эллина, ни иудея – но только сострадание униженному и любовь к ближнему.
Казалось бы: надо извлечь урок из сегодняшней печальной судьбы – и судить людей только как людей, и никогда не обсуждать кровь и расу. Вот, уже наглядно видно – как глубоко может упасть народ. Ведь видно же, как это обидно. Но вины народа в этом нет – есть просто горе.
Так научитесь видеть просто людей в других.
Некогда Цветаева написала: «В христианнейшем из миров – все поэты – жиды».
А сегодня можно сказать и так: все русские, и все гонимые, и все потерявшие свою историю и утратившие свое прошлое – они все стали сегодня жидами.
Так поймите, каково это – быть в беде. Так научитесь протягивать руку всем. Научитесь состраданию и единению всех со всеми.
Но нет – это для людей непосильная задача.
Кооператив «Гапон»
Дело обычное: правозащитник назвал меня сталинистом. Это спорт такой: прогрессивные доносы писать. А «сталинист» – есть самая распространенная форма доноса, так семьдесят лет назад писали «NN – троцкист». Изменилось немногое. Раньше писали в органы, что сосед слушает «Голос Америки», а сегодня пишут, что оппонент – «сталинист».
Замечу мимоходом, что авторы доносов не понимают значения термина: «сталинизм» – есть особая фаза развития Советской власти, отказавшейся от мировой революции. Слово используют, чтобы указать на приверженность тоталитаризму – вяжите злодея, граждане! К доносам пристрастились давно: чего другого не умеют, а оперу пишут охотно. Скажем, специалистов по Ренессансу в стране по пальцам можно пересчитать, а специалистов по гражданской совести – тьма. Романов, картин и симфоний написали удручающе мало, а разоблачительных записок – ну очень много. Открываешь газету, а там бурление: тот – охотнорядец, этот – сталинист, а иные – патриоты. И подано это горько: мол, избавляемся от трагического наследия ГУЛАГа, а тут вот есть некоторые… Например, человек любит Родину – стало быть, этот гражданин – сталинист, легко доказать. Когда Советский Союз был сильным? – безусловно, при Сталине. Вам нравится, что ваша страна – сильная? Значит, вы сталинист – тут и отпираться бесполезно. И – пишут. Так было принято всегда. Например, на моего отца, Карла Кантора, написал донос его соученик А. Суханов – поводом было то, что мой отец не поддержал тост Сталина «За терпение русского народа», папе не понравилась формулировка, а его товарищ запомнил – и не промолчал.