Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра
Шрифт:
Ну и еще был Абенти, мой первый настоящий учитель. Он научил меня большему, чем все остальные, вместе взятые. Если бы не он, я никогда бы не стал тем, кто я есть.
Прошу вас, не вините его за это. Он хотел как лучше.
– Проезжайте-ка дальше, – сказал мэр. – Встаньте за околицей, и никто вас не потревожит, если только вы не станете затевать драк и тащить то, что не ваше. – Он многозначительно взглянул на моего отца. – А завтра отправляйтесь своим веселым путем. Представлений нам тут не надо. От них больше неприятностей,
– У нас лицензия есть, – сказал отец, доставая из внутреннего кармана куртки сложенный лист пергамента. – Нам, вообще-то, положено давать представления.
Мэр покачал головой и даже не взглянул на наше письмо о покровительстве.
– От этого люди буянить начинают, – твердо сказал он. – В прошлый раз произошла безобразная свара прямо во время представления. Перепились, перевозбудились… Ребята вышибли двери в городском зале и расколотили столы. А зал-то, между прочим, общественный. Чинить-то потом городу. Расходы-то какие!
К этому времени наши фургоны уже начали привлекать внимание. Трип жонглировал потихоньку. Марион с женой разыгрывали импровизированное представление марионеток. Я наблюдал за отцом из глубины нашего фургона.
– Мы, конечно, не собираемся причинять обид ни вам, ни уж тем более покровителю вашему, – сказал мэр. – Просто наш город не может себе позволить еще одного подобного вечера. В качестве жеста доброй воли я готов вам предложить по медяку на брата – скажем, двадцать пенни – просто за то, что вы поедете своей дорогой и нам тут никаких неприятностей чинить не станете.
А надо понимать, что для каких-нибудь беспризорных оборванцев, живущих впроголодь, двадцать пенни действительно большие деньги, но для нас это было просто оскорбительно. Ему следовало бы заплатить нам сорок за вечернее представление, предоставить в наше распоряжение городской зал, приличный ужин и ночлег в трактире. Ну, от ночлега бы мы, конечно, вежливо отказались: у них там наверняка клопы и блохи, а у нас в фургонах постели чистые.
Возможно, отец был удивлен или оскорблен, но, если так, виду он не подал.
– Собираемся! – крикнул он через плечо.
Трип без особых церемоний рассовал свои камушки по карманам. Марионетки остановились на полушаге и исчезли в коробках. Несколько десятков горожан разочарованно взвыли. Мэр вздохнул с облегчением, достал кошелек и вынул два серебряных пенни.
– Непременно расскажу барону о вашей щедрости, – уклончиво сказал мой отец, когда мэр положил деньги ему в руку.
Мэр застыл, не закончив движения:
– Барону?
– Барону Грейфеллоу. – Отец помолчал, выжидая, когда на лице мэра мелькнет искорка понимания. – Владыке восточных болот, Худумбрана-на-Тирене и Видеконтских холмов. – Отец окинул взглядом горизонт: – Мы же все еще в Видеконтских холмах, да?
– Ну да, – протянул мэр, – но сквайр Семелан…
– А, так мы в землях Семелана! – воскликнул отец, оглядевшись так, будто только теперь сообразил, где находится. – Худощавый такой господин с аккуратной бородкой? – Он потер пальцами подбородок.
Мэр молча кивнул.
– Славный малый, чудный певческий голос. Я с ним встречался прошлой зимой, когда мы занимали барона на средьзимье.
– Ах да, конечно. – Мэр сделал многозначительную паузу. – Разрешение ваше посмотреть можно?
Я следил за мэром, пока он читал письмо. Времени на чтение ушло довольно много: отец не потрудился упомянуть большую часть бароновых титулов, таких, как виконт Монтронский и лорд Треллистонский. В общем, суть в следующем: этот городишко и земли вокруг него действительно принадлежали сквайру Семелану, но сам Семелан был вассалом Грейфеллоу. Короче говоря, Грейфеллоу был капитаном корабля, а Семелан палубу драил да честь отдавал.
Мэр свернул пергамент и вернул его моему отцу:
– Понятно…
И все. Помню, как я был ошеломлен тем, что мэр не извинился и не предложил отцу больше денег.
Отец тоже помолчал, потом продолжал:
– Город в вашей юрисдикции, сэр. Однако выступать мы все равно будем. Либо здесь, либо прямо за околицей.
– Зала не дам! – твердо сказал мэр. – Не хочу, чтобы его снова разнесли.
– Да мы можем и прямо тут выступить, – отец указал на рыночную площадь. – Места тут достаточно, и за околицу никому выходить не придется.
Мэр замялся, хотя я просто не верил своим ушам. Мы действительно иногда выступали прямо на площади, потому что в городе не было ни одного достаточно просторного зала. Два из наших фургонов нарочно были устроены так, что раскладывались в сцену. Но за все свои одиннадцать лет я мог бы пересчитать по пальцам случаи, когда бы нас нарочно заставляли играть на площади. Ну а уж за околицей мы еще ни разу не играли!
Однако же от этого нас избавили. Мэр наконец кивнул и жестом подозвал моего отца поближе. Я выскользнул из фургона с другой стороны, подошел поближе и успел расслышать конец фразы:
– Народ-то у нас богобоязненный. Так чтобы ничего вульгарного или там ереси какой. А то с предыдущей труппой, что тут побывала, мы лиха хлебнули сполна: две драки, у людей белье с веревок попропадало, а одна из Брэнстоновых дочек в интересном положении теперь.
Я буквально вышел из себя. Я все ждал, когда же отец с присущей ему язвительностью объяснит этому мэру, в чем разница между простыми бродячими лицедеями и эдема руэ. Мы не воруем. И никогда не допустим, чтобы ситуация настолько вышла из-под контроля, чтобы какие-то пьянчуги разнесли зал, где мы выступаем.
Но отец ничего такого не сказал, только кивнул и вернулся назад к фургону. Он махнул рукой, и Трип вновь принялся жонглировать. Марионетки тоже вынырнули из коробок.
Он обошел фургон и увидел, что я стою, прячась за лошадьми.
– Судя по твоему виду, ты все слышал, – сказал он, криво усмехаясь. – Идем, мой мальчик. Он заслуживает высшей оценки – не за любезность, так хоть за честность. Он просто сказал вслух то, что прочие люди думают про себя. А ты как думал, почему, когда мы расходимся по своим делам в большом городе, я велю людям держаться по двое?