Хроника времен Василия Сталина
Шрифт:
Так что все относительно. Для Светланы Иосифовны встреча Василия с пилотягами — здоровыми двадцатилетними парнями, слетавшимися с разных фронтов, — ординарная пьянка, а для них почти научная летно-методическая конференция. Идея создания боевого коллектива из опытных, одаренных бойцов — наподобие формирований берлинских снайперов — родилась не в тиши генштабовских кабинетов, не за картами с решительными стрелами ударов, а в Зубалово. На одном из наших истребителей стояли малоэффективные пулеметы, пушчонки и ракеты. Долго ли убедиться в бою — от чего проку больше? Но попробуй-ка пробей потом свое предложение! Василий многие такие практические вопросы решал легко и просто.
Под Харьковом весной и в начале лета 1942-го в тяжелейших условиях сражался истребительный авиаполк, который навсегда войдет в боевую биографию и судьбу летчика Сталина. Немцы уверенно наседали. Измотанный, обескровленный, тот полк едва держался. И тогда один из «качинцев», старлей Александр Котов, предложил обратиться к начальнику инспекции ВВС:
«Вася! Помоги. Нам ракеты позарез нужны. Бьют будь здоров…»
И все тут же было решено. Один лишь телефонный звонок. А началась бы переписка с заявками да рапортами к вышестоящим инстанциям да исполнителям, заказчикам да подрядчикам, ответственным да безответственным— как раз в концу войны и решили бы проблему. Конечно, в раскручивании нашего родного бюрократического маховика помогала не только высокая должность начальника инспекции, но и фамилия отца. А подумать — в сравнении с беспомощностью-то многих не менее высоких имен да Указов эпохи перестройки, — так, может, и что-то другое?..
Той давней весною сорок второго на даче в Зубалово родилась еще одна, прямо скажем, шальная идея. Впрочем, не такая уж и шальная…
Небольшая предыстория. В ноябре 1941 года на одном из подмосковных аэродромов готовилась к пролету над Красной площадью во время военного парада группа летчиков 120-го истребительного полка. Они должны были пройти пятеркой. Ведущим — командующий ВВС
Московского военного округа Сбытов, за ним — командир полка Писанко, летчики Томилин, Шевчук и Глебов. Из-за плохой погоды полет над Красной площадью в ноябре 1941-го не состоялся. Тот ли ноябрьский замысел или пилотаж Володи Микояна, закончившийся его арестом, подтолкнули Василия, но вот он как-то заговорил с Морозовым о полете группой.
— Борис, вы действительно пилотируете с Володей парой? — спросил будто между прочим.
— Конечно! Даже боевой маневр придумали. «Туз» называется! — подтвердил инспектор.
И за месяц до традиционного майского парада в свободные от частых командировок дни лётчики-инспектора начали отрабатывать групповой пилотаж. Летать решили
— Полет мы усложнили еще и тем, что взлетать и приземляться решили тоже строем — всей пятеркой, — вспоминал Борис Арсентьевич. — Взлетать-то куда ни шло, а вот на посадке… Ведь летчик, приземляя машину, смотрит только вперед и чуть влево. Да не просто смотрит, а этаким скользящим взглядом. Остановишь, затормозишь внимание на чем-то, и полон рот земли… А тут у меня справа, чуть впереди, Коля Власов летит, перед ним — Василий. Незаметное скольжение машины, порыв ветра — все тут против тебя, и ты не знаешь, что делать: следить, чтоб не налезть, не столкнуться с соседом или все-таки совершать посадку? Работали мы тогда, как в цирке без сетки… Вася, тот в полете сначала и головой шевельнуть боялся. А потом ничего, слетались. В строю стояли как штыки… «Яки» нам, помню, в красный цвет покрасили. Над трибуной Мавзолея проход наш предполагался на высоте сто метров, но жаль, полет сорвался — тоже погода подкачала…
Василий вообще любил рискованный пилотаж. Раз на трофейном «зибеле», по свидетельству Морозова, такое накрутил, что стабилизатор на пассажирском самолетишке перекосило, а дверцу его после посадки и открыть было невозможно — так деформировалась. Или на Ли-2 летели как-то из Тбилиси с Этери Орджоникидзе. Ее Василий предупредительно посадил в кабину рядом с собой, ну и отвел душу! Пикирования, горки, невесомость… Долго потом вспоминали тот полет «сокола», после которого на самолете все гайки пришлось подтягивать.
«Сокол» — это был позывной Василия для радиообмена в полете. В достопамятные времена летчиков всех именовали соколами. Точнее, говорили так: «Сталинский сокол!» — и звучало это динамично, с вызовом. Мы гордились, что именно нам вождь выражал свою отеческую любовь. Да иначе, казалось, и быть не могло. Курсантами в летные книжки записывали: «Летчик — это концентрированная воля, характер, уменье идти на риск». Или еще: «Сердце кровью обливается, когда слышу, что летчика обижают». Так говорил Сталин, и мы верили — в обиду нашу братву он, действительно, не даст никому!
«Дымы в изобилии…»
Шло второе военное лето. Оно началось для Красной Армии новыми неудачами — в Крыму и на Харьковском направлении. Крым был потерян, и под Харьковом в результате бездарной операции мы потерпели крупное поражение. Около 230 тысяч человек погибших и пленных, 775 танков, более 500 орудий и минометов — потери нашей армии в мае 1942-го.
Совинформбюро об этой трагедии сообщало несколько сдержанней, мол, некоторое время назад советскому Главному командованию стали известны планы немцев о предстоящем крупном наступлении на одном из участков Ростовского фронта. «Чтобы предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск, — тут следует аккорд басовой партии! — советское командование начало наступление на Харьковском направлении, при этом в данной операции захват Харькова не входил в планы командования…»
Действительно, кому он нужен, этот Харьков! Подождет. Ну, а дальше о наших успехах: «Основная задача, поставленная советским командованием, — предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск — выполнена. В ходе боев немецко-фашистские войска потеряли убитыми и пленными не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов. Наши войска в этих боях потеряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета…»