Хроники Б-ска +
Шрифт:
Баночка от гуталина
Когда репродукторы разнесли весть о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии, все плакали от счастья. Город ожил – все высыпали на улицы. На кладбище, на месте нынешней северной трибуны стадиона «Динамо», установили пушки для победного салюта.
Из школы нас отпустили пораньше, и мы побежали домой. Но возле часовни – теперешнего спортзала на стадионе «Динамо» – остановились как вкопанные. Нас поразили не орудия, устанавливаемые для салюта, – этим нас было не удивить. И не девчонки, игравшие в классики на отмостке часовни. Нас повергла в шок баночка из-под гуталина, которой эта девчонки играли.
Баночка из-под сапожной мази была вожделенной мечтой ребятни. Мы играли в классики куском кирпича, консервной банкой и другими малоподходящими
Мы набежали гурьбой, и пока они нас расталкивали, я схватил баночку и бросился через футбольное поле. Девчонки подняли страшный крик. Как потом оказалось, офицер, командовавший батареей, был отцом одной из этих девчонок. А банка-то была как раз ее… Офицер с криком «Стой, стрелять буду!» погнался за нами, на ходу расстегивая кобуру.
Когда прогремели два выстрела, я бросил баночку и пулей понесся к оврагу. Не переводя дух, перебежал открытое пространство до Верхнего Судка и уже по нему, дрожа от страха, пробрался к дому. Часа два просидел в кустах. Офицер поймал-таки одного из пацанов и драл его за уши до тех пор, пока тот не рассказал, где я живу. Офицер вроде пообещал заявиться к нам домой. Я снова скрылся в овраге…
Конечно, никто за мной не пришел, но страх был так велик, что я даже не вышел к праздничному столу. И за салютом наблюдал из оврага. Затем была победа над Японией, стали возвращаться наши отцы. Но война оставалась неотъемлемой частью нашей мальчишеской жизни, пожалуй, до самого 50-го года. И лишь потом наступила мирная жизнь. Мы стали понемногу забывать про войну…
Город нашего детства
Улицы
Б-ск нашего детства пробуждался от пения петухов и криков молочниц, разносящих по улицам молоко. «Молока надай!» – старались перекричать петухов груженные коромыслами с укрепленными на них гроздьями коричневых кувшинов молочницы. Они доставляли молоко из близлежащих деревень пешим порядком, и просто удивительно было, как они добирались до города в такую рань.
Центр послевоенного города размещался где-то в рамках «тюрьма – набережная» по вертикали и «Верхний Судок – Нижний Судок» – по горизонтали. Состоял он из улиц Васильевской (ныне Горького), Советской и Ленинской (ныне Фокина). Но самой центральной считалась, естественно, нынешняя улица Калинина, а тогда – III Интернационала. Почему «естественно»? Да потому что с нее можно было попасть на любую из вышеперечисленных улиц. А чтобы с Красноармейской улицы или Петровской горы попасть в центр, не было другого пути, кроме как спуститься на улицу III Интернационала, а затем уже подняться по одной из трех улиц-горок. Это позже через Судки были возведены сначала деревянные мосты, а потом дамбы.
Дома росли, как грибы. Никто не ждал квартир от государства – каждый строил, из чего мог и как мог. Те, кто живым вернулся с войны, брали в банке ссуды и начинали строительство, не надеясь получить в обозримом будущем государственные квартиры. В каждом десятом доме держали козу или корову, в каждом втором – свинью, а уж петухи пели во всех дворах. Пленные немцы построили кинотеатр «Октябрь», драматический театр, библиотеку. Немцы маршировали по улицам строем, без конвоя и пели незнакомые песни. После работы они ходили по домам подрабатывать: копали огороды, заготавливали дрова. За это их кормили горячим, давали хлеб или картошку. После победы народ, кажется, простил солдат и видел в них лишь несчастных людей. Даже принародная казнь нескольких фашистских генералов на сооруженных напротив теперешнего ЦУМа виселицах не вызвала особых эмоций. После войны строили все, а тем, кто не мог строить сам из-за перегруженности на ответственной государственной службе, дома строило государство. Чем выше человек занимал должность на госслужбе, тем престижнее оказывался дом. Рядом с парком на улице Горького появился особняк первого секретаря обкома Матвеева. Позже в этом доме разместилась гостиница обкома партии. Напротив, через дорогу, поднялся особняк начальника КГБ Баранова. Ныне там детский сад «Ягодка». Для сменившего Матвеева на посту первого секретаря Бондаренко построили новый особняк по улице Октябрьской. Сейчас там сад-ясли №15. Особняки были обнесены глухими заборами и тщательно охранялись даже от вездесущих мальчишек. На самых тихих и зеленых улицах Октябрьской и Горького строились дома для работников партийных и государственных учреждений. Напротив «бондаренковского» особняка возвели так называемый «обкомовский дом». Одними из первых построили здания обкома партии и комитета госбезопасности. Позже подо всеми этими строениями сооружались объединенные в одну систему атомные убежища…
Деревянные постройки послевоенного города густо облепили склоны Судков и сбегающих к Десне гористых улиц. Немногие кирпичные строения были или сожжены, или вовсе разрушены войной. Довоенные кирпичные здания были такой значительной вехой в городской биографии, что каждому присваивалось название или номер: «1-я Советская больница», «2-я Советская больница», «Дома специалистов», «Пятый корпус», «Девятый корпус» и т. д. Разделенные Судками-оврагами райончики и улицы имели названия: «Петровская горка», «Покровская горка», «Карачиж», «Городище», «Рабочая слободка», «Соловьи», «Лесные сараи», «Кирпичные выселки».
«Городом» называлась часть улицы Калинина от завода «Дормаш» до «Дома офицеров». Естественно, все дороги вели в «Город», ведь здесь размещались базар, вокзал, ресторан, кинотеатр и все основные торговые точки. По оврагам, лесенкам, мощеным булыжником улочкам стекался в «Город» народ. Было принято говорить «пошли в город» даже у тех, кто жил в районе площади Ленина или Карла Маркса.
На старом базаре
Теперь, спустя столько лет, даже старожилам трудно восстановить в памяти место, называвшееся Базарной площадью, а еще раньше, до революции, «Привозом» – по аналогии с Одессой-мамой.
Базарная площадь являлась центром города. Здесь размещались все основные магазины, за мостом через Десну находился вокзал, а в самом центре площади – базар. Официально он именовался колхозным рынком, о чем гордо извещала вывеска над аркой, но колхозам в то время было не до торговли. Впрочем, учитывая, что все крестьяне числились колхозниками, вывеска не противоречила действительности: колхозники там торговали.
На месте теперешнего киноконцертного зала «Дружба» находился дивной красоты заросший деревьями холм, почти отвесно нависавший над базаром. Выходя главным фасадом на улицу Калинина, высился полуразрушенный старинной постройки собор, одно из главных украшений старого Б-ска. Холм поднимался сзади собора круто вверх, метров на 30 – 40, а затем почти отвесно обрывался. В этом месте, у основания холма, сохранились остатки то ли крепостной стены, то ли каких-то построек. В одной из них располагалась керосиновая лавка.
С лицевой стороны собора, по обе стороны от главного здания, шли приземистые кирпичные одноэтажки, в которых разместились магазинчики и автостанция. Сам собор употребили под склад облкинопроката. На вершине холма сохранились звонница и двухэтажный деревянный особнячок. Справа от собора, на улице, ведущей к деревянному мосту, находился двухэтажный кирпичный дом с остатками ажурных металлических ворот. На первом этаже его находился магазин «Одежда», на втором – бюро инвентаризации.
…Собор долго не сдавался безбожным властям. В тридцатые годы сумели уничтожить только главный вход и купол. Уже после войны его стены регулярно крошили, ломали отбойными молотками специально выделенные солдаты. Не сумели осилить собственными силами, вызвали из Москвы подрывников и, наконец, в 60-е годы взорвали. О взрыве торжественно сообщили по радио и в газетах.
На этом не остановились и срезали холм «до основания». Впоследствии на его месте возвели помпезный киноконцертный зал «Дружба», фонтан в форме план-шайбы токарного станка и пустынную набережную, на которой нынче выгуливают собак.
А тогда справа от собора красовались арочные деревянные ворота – центральный вход на базар. По Калининской, подымая едкую пыль, тарахтели редкие «эмки», «полуторки», «трехтонки» или же ленд-лизовские «студебеккеры» и «виллисы». Их было меньше, чем пугливых лошадей, которые шарахались от машин, не слушая возчиков.