Хроники бездны
Шрифт:
– А хлев всё-таки жалко, - сказала женщина справа. – И корову Ильинишны тоже. Ни за что животина погибла.
Макс вдруг понял, что в ритуале замешано больше народу, чем он предполагал. Надо уходить – оставаться здесь опасно. Он попятился и в этот миг встретился взглядом с одной из стоявших во дворе фигур: Нина Ильинишна обернулась и заметила его! Лицо её исказилось.
Костлявая рука, дрожа, указала на Макса.
– Вот он! – пронзительно завопила старуха. – Последняя жертва! Сбежал!
К Максу обратилось около дюжины освещённых огнём лиц: морщинистых, одутловатых, иссушённых. С безумно блестящими глазами. Никто не двинулся в его сторону, не попытался схватить.
Люди были старыми и слабыми, но в их взорах читалась такая жажда отдать его дрекаваку, что Макса охватил безотчётный страх, и он, развернувшись, побежал. В свете пожара дорога была хорошо видна, и он сразу взял направление к железнодорожной станции. Вслед ему нёсся отчаянный крик старухи:
– Держиии-и-и!
***
Поезд набирал ход, и Макс смотрел в грязное, мутное окно почти с облегчением. Он выжил и уезжал домой.
Глядя на залитые утренним светом деревья, трудно было поверить, что произошедшее не привиделось, и в чаще обитает жуткая тварь, похожая на кровожадного ребёнка-переростка.
Остаток ночи Макс провёл на станции, забравшись на крышу билетной кассы и дрожа от страха. Каждую минуту он ожидал, что дрекавак придёт за ним, молился, глядя в звёздное небо, и сжимался при любом шорохе.
Чудовище не объявилось. Могло ли оно погибнуть в огне вместе со своими жертвами? Едва ли: ничто не мешало ему покинуть хлев, как только загорелось сено. Дрекавак вернулся в лес - он бродил где-то в темноте, среди деревьев, обступавших железнодорожную станцию.
И всё же – обошлось. Монстр не нашёл последнюю жертву, и его жажда плоти осталась неутолённой. Придётся жителям деревни смириться с потерей ещё нескольких коров.
Макс сел утром в первый же поезд и теперь уезжал всё дальше от проклятой деревни. Конечно, жалко Рому, Женю и Алёну, но, с другой стороны, они сами виноваты: притащились в такую глушь искать материал для курсовой, вот и нарвались. И его с ними угораздило. Ещё не хотели с ним делиться...
В памяти всплыл ритуал, который провели старухи в хлеву, затем – полная зубов пасть, идущая от уха до уха. Макс хорошо разглядел и запомнил дрекавака, хотя видел его всего несколько секунд.
На лице студента появилась странная, немного безумная ухмылка: во всяком случае, он-то курсовую точно сдаст!
Макс осмотрелся. В вагоне он ехал по-прежнему один, хотя поезд миновал уже четыре станции. Парень видел на платформах людей, но они садились в другие вагоны. Странно. Может, ему достался «моторный» - поэтому пассажиры его избегают? Макс прислушался: нет, никакого назойливого рёва. По идее, все должны стремиться сюда.
Почему он вообще думает об этом? Не всё ли равно, одному ехать или в компании? Тем более что рано или поздно кто-нибудь обязательно сядет в вагон, и не факт, что это будут приятные попутчики.
За спиной грохнула дверь, и раздались неторопливые шаги. Ну вот – стоило только подумать. Наверное, кому-то из пассажиров показалось тесно в соседнем вагоне или продавец мороженого-сканвордов-пластыря добрался, наконец, и сюда.
Макс обернулся.
***
После прибытия поезда прошло пять минут. Платформа быстро пустела. Голоса, шарканье подошв, стук пластмассовых колёсиков – всё это постепенно удалялось в сторону крытого стеклянной полусферой здания вокзала.
Дождавшись, пока пассажиры покинут поезд, Василий Михайлович ступил в распахнутую дверь первого вагона и двинулся от начала в конец, проверяя, не остался ли кто дремать на сиденье, не помер ли в дороге, не осталось ли где «безнадзорных сумок или коробок».
В предпоследнем вагоне ему сразу что-то не понравилось. Он даже остановился при входе, пытаясь понять, в чём дело.
Запах. Мерзкий, вызывающий тошноту. Поморщившись, Василий Михайлович двинулся по проходу, заглядывая под сиденья. Он ожидал увидеть лужу рвоты, скрючившегося в пьяном оцепенении бомжа – что угодно, только не изуродованный труп, лежащий между двумя скамейками. Прежде чем согнуться и исторгнуть на пол содержимое желудка, помощник машиниста успел заметить грубо вспоротое брюхо, вывалившиеся осклизлые внутренности и оскалившийся череп на том месте, где прежде было лицо.