Хроники Братства Путников
Шрифт:
Выйдя на площадь, Тейя Аксайя расправила свои огненные, переливающиеся оттенками радуг всех миров под внезапно начавшимся дождем, крылья. «Странно», – подумала она, – «здесь никогда раньше не было дождя…» Однако она явственно чувствовала на своем лице капли живительной влаги. «Дыши. Только не забывай дышать!» – звучали в ее голове непонятно к чему относившиеся слова. Он стряхнула с себя сумбурные мысли и, обдав жаром своих крыльев невольных свидетелей происходящего, взмахнула ими и взмыла ввысь, моментально превратившись в точку, а затем и вовсе скрывшись из вида.
– Дыши! Не забывай дышать! – твердил Наставник, периодически опрыскивая набранной в рот водой юное личико ученицы пятого класса и делая ей непрямой массаж сердца, заставляя его биться.
– Что случилось? В чем дело? – подбежали наставники из соседних аудиторий.
– Она просто перестала дышать! Хорошо, что заметили!
– Умыться! Вещи! В Гауф! – задыхаясь кашлем, простонала девочка.
– Что ты видела?! Что!? Где ты была!? – приподнимая ее голову за затылок, твердил Наставник. – Смотри на меня! Отвечай! Сейчас же! Что ты видела!?
Но она только молча качала головой, тяжело дыша и вглядываясь в его испуганные глаза, будто сама искала в них ответы на все эти вдруг свалившиеся на нее вопросы.
– Господи! Спасибо Тебе! Мы нашли ее!
Глава 3. Предназначенная
Босая и почти нагая, в тонком полупрозрачном саване, более похожем на кокон из плотной паутины, она шла по крышам вагонов поезда Вильнюс – Ленинград, аккуратно балансируя на скользких краях и переступая через воздуховоды вентиляционных шахт. Холодный ветер трепал невесомые волосы, донося до нее горячий воздух от паровоза вперемешку с дымом, сажей и не успевавшими прогореть частицами угля, который помощник машиниста безостановочно закидывал в топку, ускоряя состав, чтобы как можно скорее прибыть в Даугавпилс, где их уже ждала машина скорой помощи. Минут десять назад в кабину ворвался проводник и, задыхаясь от бега, сообщил, что у одной из пассажирок, возможно, начинаются роды, и что ее муж их всех на куски порвет, если не будет сделано всего, что только возможно, чтобы ребенок родился целым и невредимым. И пока проводник, весь вымазанный в угольной пыли, пробирался по узким коридорам вагонов обратно к роженице, чтобы узнать, чем он еще может помочь, вокруг поезда происходили события, которые не то, чтобы сложно описать, в них очень сложно поверить, не увидев своими глазами.
Сгибая и ломая деревья, поднимая ураганный ветер и срывая с ветвей только начинавшую желтеть листву, по лесу вдоль железной дороги летели, шелестя черными крыльями, разношерстные демоны и падшие ангелы всех мастей и рангов, уничтожая и выжигая своим кислотным дыханием всё живое на своем пути. Вслед за поездом ползли, бежали, летели и ковыляли обглоданные и побитые жизнью умертвия и нежить рангом помладше. Они с завываниями и клекотом оборванных связок, с булькающими звуками давно прогнивших легких скользили вдоль рельсов, перепрыгивая по шпалам, цепляясь за ручки дверей своими костлявыми пальцами и наматываясь вязкой слизью на колеса вагонов. Она – их единственная цель, их жертва, и каждый из них, без исключения, был готов растерзать друг друга, чтобы добраться до нее первым. Кому-то было нужно ее тело, как физическая оболочка, а кто-то хотел завладеть всей силой и мощью ее души. Посреди этого хаоса и тьмы ярким белоснежным пятном выделялась она, Аксайя, безоружная и спокойно шедшая по крыше поезда к нужному ей вагону. Вплотную друг к другу, вдоль всего состава летели все те, кто ждал ее рождения – Архангелы и местные Божества, духи леса и элементали Стихий, Рыцари Ордена, погибшие и живущие. Даже ее собственные будущие родители, сами того не осознавая, были здесь, рядом с ней, закрывая ее своими крыльями и откидывая прочь всякого, кто посягал на их дитя. Внимательный наблюдатель, мог заметить, как тусклый свет вагонных окон выхватывал из ночной темноты картины драки; как каждый, кто высовывался из окружавшей поезд непроглядной тьмы, лишившись крыла или хвоста под острыми лезвиями архангельских мечей, без промедлений отправлялся туда, откуда пришел – в самые глубины того, что люди называют Адом.
Одному из них удалось прокрасться через приоткрытую дверь, и он уже полз, скрываемый темным густым туманом в полумраке спящего вагона к заветной двери, за которой молодой человек, окончивший курсы фельдшеров – единственный врач в поезде – с дрожащими руками готовился принимать первые в его жизни роды. Существо хотело заполучить тело еще до рождения, и, свисая над роженицей с верхней полки, тянуло свои склизкие кривые руки к ее животу, стараясь ухватиться за маленькие детские ножки.
Мощный луч фонаря разрезал мглу перед паровозом, прокладывая и расчищая путь, с шипением обжигая не успевших расступиться пред ним демонов. Но одному все же удалось увернуться, и он, исполнив фигуру высшего пилотажа, нырнул под днище паровоза, лишившись пучка длинных, черных, как смоль, перьев. Цепляясь когтистыми лапами за патрубки и шланги, вырывая их с корнем, он полз между колесами вагонов, обдирая о шпалы свои крылья и спину до костей. Но он знал: оно того стоит! Через мгновение он возник прямо перед Аксайей, и все в ужасе замерли, не решаясь что-либо предпринять. Да и что они могли сделать? Он был так близко, что она чувствовала его дыхание на своем лице. Видела, как раздувались от возбуждения его ноздри, когда он втягивал в себя воздух, стараясь понять, та ли она, кто ему нужен; как бегали его черные глаза с кроваво-красными вертикальными зрачками, будто он сам еще не верил в свою удачу. Но было уже поздно. Аксайя сделала шаг навстречу и мгновенно растворилась в воздухе, пройдя сквозь крышу вагона вниз – в купе, где тотчас же столкнулась лицом к лицу с новым непредвиденным препятствием: нежить мертвой хваткой вцепилась в беззащитное детское тельце и, извиваясь, прилагала все усилия, чтобы привести его в негодность, изуродовать до несовместимости с жизнью.
Сломанные ногти на пальцах роженицы впились в кожаную обивку сиденья, и под стук колес и свист ураганного ветра, в нестерпимой боли крика матери, на руках фельдшера безжизненно повисло маленькое обмякшее тело младенца. В тщетных попытках заставить ребенка дышать, никто не замечал ту ожесточенную битву, что шла внутри. Она продолжалась несколько долгих секунд, но от нее зависело все. Жизнь и смерть. Один на один с нежитью, которой больше нечего было терять. Тощие пальцы, завладев ее ногами, тянулись дальше по позвоночнику, чтобы полностью забрать ее себе, и Аксайе стоило немалых усилий, чтобы откинуть прочь вцепившегося в нее непрошеного гостя. И только когда ей это удалось, весь вагон с облегчением наполнился первым криком новорожденного младенца.
Свершилось слияние души и тела, и теперь никто не мог претендовать ни на одну из этих составляющих человека. Умертвиям пришлось довольствоваться останками туловища слишком резвого крылатого демона, обезглавленного Архангелом Михаилом сразу же, как только Аксайя появилась на свет. Они вмиг растерзали его гигантскую тушу, растащив по канавам и лесным оврагам, не оставив ни следа, и только несколько километров просек с поваленными деревьями и выжженная трава вдоль полотна железной дороги напоминали о ночной погоне.
Мелкий бес был более удачлив: он успел-таки покалечить тело, и девочка родилась с серьезной травмой – вывихом тазобедренных суставов – которая вынудила ее пройти первый в своей жизни урок терпения – провести год в специальной распорке-бандаже, чтобы ее пока еще мягкие кости смогли укрепиться на своих местах. А терпения в этой жизни ей понадобится еще очень и очень много.
***
Пойдя в первый класс, Гайва – так родители назвали девочку – стала понимать, что все остальные люди видят мир абсолютно иначе, – не так, как она. Никто из ее друзей не видел и даже не ощущал мерцающего разноцветного ореола ауры рядом с физическими телами плотного мира, и тем более не имели возможности общаться с представителями мира тонкого и иных пространств. Иногда, она могла мысленно ответить своему собеседнику на витавший вокруг него вопрос, а потом удивиться, почему тот не услышал ее ответа. Ей пришлось приспосабливаться к жизни в мире, в котором у большинства людей по каким-то причинам атрофировалась большая часть органов восприятия окружающей реальности. Что и говорить, сейчас тоже рождаются дети, которые очень хорошо помнят свои прошлые воплощения, могут слышать и видеть существ из параллельных миров – так называемых «воображаемых друзей», но их родители практически всегда отбивают у них эти способности, утверждая, что такое невозможно. Некоторых особенно настойчивых отучают «видеть» медикаментозно. Но Гайве повезло. Во-первых, свое раннее детство она каждое лето проводила на хуторе своей тетушки – старой ведуньи, которая кое-что смыслила в Истинной Магии и Законах Вселенной, а во-вторых, ее отец тоже был очень непростым человеком.
По задумке Совета Иерархий Аксайя должна была родиться еще в тридцатых годах прошлого века и, встретившись со своим Хранителем, сохранить Орден, предотвратить Вторую Мировую, сделать невозможной Холодную Войну со всеми ее последствиями и жертвами ядерных ударов по Японии… сохранить Мир на Планете. Но судьба разыграла свою карту иначе, и их пути разминулись в отчаянной близости друг от друга: поезд, в котором его с братьями, родителями и другими репрессированными везли в Сибирь, неспешно катился мимо многочисленных рвов и карьеров, предназначенных для расстрела неугодных властям личностей. Они не были знакомы друг с другом в этой жизни, и даже вряд ли видели друг друга в толпе, но когда он сквозь щель в вагонной двери мельком увидел окровавленные белоснежные волосы и скатившееся по склону хрупкое женское тело, в его груди будто что-то оборвалось. И он дал себе слово: выжить, во что бы то ни стало, и, насколько хватит у него сил, восполнить утрату для этого мира. Он тогда не осознавал, в чем именно была эта потеря, и как именно он мог помочь. Даже когда у него родилась дочь, он не вспомнил о той мимолетной встрече, но где-то в глубине души он знал: беречь, охранять, дать ей все необходимое и не мешать ей стать той, кем она должна быть – вот его задача.
Звонок разлетелся по классам и коридорам школы, как освобождение. Гайва любила учиться и узнавать новое, восполняя пробелы в своих отчасти передавшихся инкарнационно знаниях, но некоторые стороны учебы выводили ее из себя. Языки и фундаментальные науки давались ей с легкостью, ведь их нужно было только освежить в памяти и восстановить в сознании. А вот история шла тяжело: то и дело преподаватель говорил о вещах, которые не имели никакого отношения к реально происходившим событиям, и для того, чтобы сдавать зачеты, ей нужно было зубрить то, что требовал преподаватель, а после – выбрасывать из головы, чтобы не мешало. Историю пишет победитель, и, похоже, ее уже столько раз переписали, что изменили до неузнаваемости. Помимо этого, ее безумно раздражала учительница английского, которая из-за своей внутренней пролетарской злобы высмеивала ее, свободно владевшую на тот момент тремя иностранными языками, называя умственно отсталой. Но отец настаивал, что издевательства преподавателя – это урок, который ей необходимо пройти, чтобы дальнейшие трудности ей были уже нипочем, и выбора ей не оставили.