Хроники Чернолесья 2. Падчерица судьбы
Шрифт:
Гунька быстро захлопнула створку, и из-за забора послышался ее крик:
– Мамка, мамка, там какие-то тати в ворота ломятся!
– Что за тати? Чего мелешь-то?
– отозвалась мать, вылезая из подвала.
– Да там! Много их. А старшой у них страсть какой страховитый! Бородища - во!
Гунька приложила грязную ладошку чуть ли не к пупку.
Женщина подошла к воротам и приоткрыла смотровое окошко.
– Чего надоть?
– Хозяйка, на постой пустишь?
Купец доброжелательно улыбнулся, глядя в подозрительно смотревшие на него глаза необычайно чистого зеленого цвета.
– Мужа спросить надобно, а он на реке сейчас - рыбалит. Ежели подождете, дочку за ним пошлю.
– Посылай, - легко согласился купец.
– Дом у вас хороший. Забор и ворота прочные да надежные: за такими с товаром ночью не страшно.
– Пояснил он свою покладистость.
Женщина кивнула и снова захлопнула оконце.
Через полчаса ворота распахнулись и перед купцом предстал хозяин подворья, высокий добротный мужик с густой шевелюрой светло-русых волос с проседью. Его голубые глаза с хитрым прищуром цепко окинули купца и три его телеги, доверху нагруженные товаром. Огромных коней-тяжеловозов, возчиков - могучих, крепко сложенных мужчин и пятерых воинов-охранников.
– Семь золотых за постой. С едой - восемь.
Грубый низкий голос рыбака был хриплым, словно навек простуженным.
– Идет, - снова легко согласился купец, а рыбак досадливо поморщился: продешевил.
Но делать нечего: цена озвучена и отступать некуда. Прислав посторонился, открывая проезд. Телеги с шумом вкатили в ворота. Возчики принялись распрягать усталых коней, воины спешились и прохаживались по двору, разминая ноги и затекшие после долгой езды спины.
Со двора прямо к реке шел пологий невысокий спуск, и мужчины, устроившись в невысокой длинной летней пристройке, повели лошадей на водопой. А часа через три, после хорошего ужина густой наваристой ухой и местным пряным хмельным пивом, путешественники собрались во дворе поболтать и покурить перед сном.
В вечерней тишине, опустившейся над лесом, рекой и деревней, медленно догорал закат. Человеческое поселение неспешно отходило ко сну. Стихали деревенские звуки, вместо них на первый план тихо и робко наплывала мелодия природы: где-то в лесу ухнула сова, ей ответил громкий хохот филина. Зазвенели комары, к ним присоединился многоголосый хор кузнечиков.
Неожиданно в ворота постучали. Через двор тут же промчалась Гуня, стыдливо прикрывая лицо цветастым платочком. Маленькая и неприметная калитка, притулившаяся с боку забора, открылась с тихим скипом, и во двор вошла высокая и стройная семнадцатилетняя девушка. На ней было длинное льняное платье, вышитое по местным обычаям яркими полевыми цветами. На ногах плетенная из лыка обувка. Русые волосы, туго заплетенные в две косы, опускались почти до колен. Из-за плеч и головы девушки высовывался верх берестяного короба с торчавшими из-под крышки пучками трав.
За девушкой показался паренек лет четырнадцати-пятнадцати. Такой же высокий и стройный, как девушка, с темно-русыми кудрями по плечи и пушком над верхней губой. Их сходство было очевидным: дети Прислава. За плечами парнишки висели туго набитый тяжелый дорожный мешок и лук с колчаном, на поясе - заячьи и утиные тушки.
Мужчины, как по команде, повернули головы, их ленивый негромкий разговор постепенно прекратился.
– Облезлый гоблин, вот это красавица!- выдохнул один из стражников.
– Рот закрой, брюхо слюной закапаешь, - хохотнул пожилой возчик.
– Дочка, наверное, хозяина-то, - прошептал молодой возница, приподнимаясь на локте. - Хороша.
– Хороша-то хороша, да не для всякого ерша!
– снова усмехнулся пожилой.
Парень, услышав разговор незнакомцев, резко повернул голову и приостановился. В его больших зеленых глазах полыхнул недобрый огонек.
– Эге. Защитник-то не из трусливых, - проговорил со смешком один из воинов.
– Враз тебе, Тир, башку-то отвернет, чтоб не заглядывался.
– Или еще что другое отчекрыжит. Вон у него охотничий нож какой здоровущий, - поддержал со смехом товарища другой охранник.
Мужчины добродушно посмеялись и продолжили прерванный неспешный разговор.
Чернобородый Докун, так звали купца, лежал у одной из телег на большой охапке сена, чуть поодаль от своих людей. Он проводил девушку долгим задумчивым взглядом, а когда она исчезла за дверями дома, откинулся на сено и прикусил крепкими белоснежными зубами сухую травинку. Его темно-зеленые глаза, в которых засветилась какая-то потаенная мысль, устремились, не мигая, в ночное небо.
***
Обоз отдыхал в Сторожевой целых четыре дня. Накануне пятых суток главой каравана был объявлен общий сбор и ранний отъезд.
Вечер еще не вошел в полную силу. Докун, накинув на плечи теплый кафтан, спустился к реке. Степенно уселся между обломанных корявых сучьев выброшенного на берег бревна-топляка, белевшего в ранних сумерках, словно огромная кость дракона. Неподалеку Прислав развешивал по шестам сеть для просушки. Купец помолчал несколько минут, наблюдая за работой рыбака. Потом шумно вздохнул, словно решился на непростой разговор и позвал:
– Слышь, Прислав Яранович, беседу к тебе имею. Присядь-ко.
– Недосуг мне беседы беседовать, - грубо оборвал купца Прислав.
– И рассиживаться некогда. Пустым делом отродясь не баловался. Коли языком почесать охота, к деревенским кумушкам ступай - наговоришься.
– А ежели не пустым?
– тихо и вкрадчиво спросил Докун.
– Ежели я к тебе дело серьезное имею?
– Како тако дело может предложить заезжий купец простому рыбаку? Товар твой здесь и даром не нать. Мы столичных обнов не носим. Нам форсить-то не перед кем.
Купец спрятал в бороде довольную улыбку: хитрит мужик. Разузнал уже, что везет Докун в тюках из толстой воловьей кожи дорогие изысканные наряды, эльфийскими мастерами сработанные. В них в деревне и правда не походишь. Тут такой товар и впрямь без надобности. Но лукавец все одно чуть заметно приостановился, замедлил работу - ждет, что предложит ему торговец.
– Дак я и не собираюсь платьями да тканями торговать, - снова тихо и миролюбиво проговорил Докун, следя за реакцией рыбака.
– Я хочу с тобой породниться.