Хроники Дерини
Шрифт:
Только он об этом подумал, как дверь в доме справа от него, словно по команде, распахнулась и в тот же момент высокая фигура, закутанная в кожаный плащ, показалась на освещенном пороге. Пройдя между конями, Аларик ободряюще хлопнул по плечу Дункана, всматривающегося в угрюмое серое небо.
— Сожалею, что так задержался,— пробормотал он, откидывая чехол с седла и насухо протирая его.— Как дела?
— Да ничего, только вот промок до печенок,— беспечно ответил Дункан, в свою очередь открывая седло и вскакивая на коня,— но этому не помочь иначе, кроме как поскорей убравшись отсюда. Что тебя задержало?
Морган хмыкнул
— Много было вопросов. Если Варин решится выступить против меня в наше отсутствие, Гамильтон не должен оставаться с пустыми руками. Это еще одна причина, по которой я хочу сохранить наш отъезд в тайне. Пусть жители Корвина думают, что их герцог и его верный духовник-кузен уединились в отдаленных покоях замка, где герцог намерен исповедаться и принести покаяние.
— Это ты-то собираешься покаяться? — фыркнул Дункан; его кузен одним махом вскочил в седло.
— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогой брат, что мне заказана чистосердечная вера? — спросил Морган, усмехнувшись, и, связав тюки, навьюченные на пони, направил своего коня к коню Дункана.
— Я — нет, — покачал головой Дункан.—Лучше скажи, мы когда-нибудь уйдем из этого мрачного места?
— Уже,— многозначительно произнес Морган.— Поехали. Неплохо, если бы мы были у старого Неота к закату, а туда и в хорошую-то погоду надо скакать целый день.
— Замечательно,— проворчал Дункан себе под нос, когда они двинулись рысью по пустынным улицам Корота,— всю жизнь об этом мечтал.
Примерно в это же время, но за много миль отсюда Риммель карабкался по скалам в горах к северу от Кулда, дрожа от нетерпения. Там, наверху, было морозно, ветрено, холод пробирал до костей, даже когда солнце приблизилось к зениту. Несмотря на это, Риммель весь вспотел под кожаным дорожным плащом, а его холщовая сумка, перекинутая через плечо, становилась с каждым шагом все тяжелее и тяжелее. Конь, упрятанный в лощине, что была уже далеко позади, тихо ржал, оставшись в одиночестве на продуваемой ветром площадке, но Риммель заставлял себя карабкаться все выше и выше.
Нервы его были вконец истощены. Всю длинную, бессонную ночь он убеждал себя не быть дураком и не трусить, внушал себе, что ему нечего бояться женщины по имени Бетана, что у нее нет ничего общего с той, другой женщиной, чары которой коснулись его много лет назад. Но теперь...
Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь. С тех пор прошло уже двадцать лет... Однажды он с дружком прокрался в сад старой госпожи Эльфриды, чтобы наворовать капусты и яблок. Оба знали, что об Эльфриде ходят слухи, будто она ведьма и не жалует бродяг, шатающихся вблизи ее крошечного надела,— в дневное время им нередко доводилось отведать ее метлы. Однако они были настолько уверены, что ночью старуха не сможет их застичь, что почти и не боялись.
Но потом, там, в саду, они увидели в темноте госпожу Эльфриду, которую нимбом окружало фиолетовое сияние, и от этого слепящего света Риммель и его товарищ бежали так быстро, как только несли их ноги.
Они убежали, старуха не преследовала их. Но на следующее утро Риммель проснулся с белыми волосами, и сколько их ни мыли, сколько ни терли, они такими и оставались, и не помогали никакие припарки, никакая краска. Его мать страшно испугалась; она заподозрила, что тут не обошлось без старой ведьмы, хотя Риммель и повторял неустанно, что никуда не выходил из дома той ночью, что просто лег спать,
Риммель поежился в утреннем холоде, не в силах справиться с тошнотой, подступившей к горлу от этих воспоминаний. Несомненно, эта Бетана — такая же ведьма, да и кем же ей еще быть, если она проделывает те делишки, что ей приписывают. Возможно, она посмеется над его просьбой. Или откажется помочь. Или заломит такую цену, что он не сможет заплатить.
А если она разозлится? Захочет над ним подшутить? Неправильно заколдует его? А вдруг через многие годы он узнает, что плата была недостаточна, когда ужасные беды падут на него, Рим-меля, а может, и на лорда Кевина или даже на саму Бронвин?
Риммель пожал плечами и заставил себя больше не думать об этом. Глупо предаваться панике, не имеющей, в общем-то, под собой почвы. Накануне Риммель тщательно разузнал все о Бета-не, поговорил с теми, кто пользовался ее услугами. Не было никаких оснований не доверять тому, что о ней говорили, — это просто старая безобразная пастушка, которая довольно часто и успешно выручает тех, кто попал в беду. К тому же у Риммеля не было другого способа добиться взаимности любимой женщины.
Щурясь на солнце, он остановился, окидывая взглядом путь. Впереди за низкорослыми соснами, в нескольких ярдах от него, виднелось продолговатое узкое отверстие в голой скале, изнутри завешенное звериной шкурой. Несколько тощих овец с ягнятами щипали тронутую морозом траву, редкие пучки которой торчали из щелей голой скалы по обе стороны от пещеры. Среди камней слева от входа лежал пастушеский посох, но его владельца нигде не было видно. Риммель глубоко вздохнул и, собравшись с духом, преодолел последние несколько ярдов, отделявшие его от входа.
— Есть здесь кто-нибудь? — позвал он дрожащим голосом, тихо и робко.— Я... я ищу госпожу Бетану, пастушку. Я пришел с добром.
Долго стояла тишина, так что Риммель слышал негромкое гудение насекомых и щебет птиц, слышал, как овцы выдирают жесткую траву рядом, да собственное прерывистое дыхание. Потом чей-то голос проревел:
— Войдите!
Риммель обернулся на звук. Сдерживая удивление, он шагнул ко входу в пещеру и осторожно отодвинул занавеску — по виду и запаху это была невыдубленная козья шкура. Ему в голову пришла безумная мысль, что он, быть может, никогда больше не увидит солнца; Риммель огляделся напоследок, а затем уставился в глубину пещеры, где царила непроглядная тьма.
— Войдите,— еще раз приказал голос, когда Риммель заколебался.
Он стал боязливо продвигаться вперед, все еще придерживая край занавески, чтобы в пещеру поступало хоть немного света и воздуха, и оглядываясь украдкой в поисках хозяйки этого жилища. Голос, казалось, исходил сразу отовсюду — и спереди, и сзади, и справа, и слева; разглядеть же он по-прежнему ничего не мог.
— Отпусти занавеску и стой, где стоишь.
Голос опять напугал Риммеля, хотя он и ожидал его услышать. Он буквально подпрыгнул от ужаса и выпустил занавеску. Однако на этот раз он был уверен, что голос во тьме прозвучал слева от него, но не смел пошевелить ни одним мускулом, боясь ослушаться этого бесплотного голоса. Он с трудом сглотнул, заставил себя выпрямиться, безвольно уронив руки. У него тряслись колени, ладони вспотели, и он не смел пошевелиться.