Хроники Единорога. Охота
Шрифт:
Цыган снова оскалился, только эта улыбка уже не была веселой или красивой.
Мундек начал подозревать, что недостатки в зубах казановы появились в результате подобного рода событий. С одной стороны, ситуация была просто комичной – если бы он рассказывал о ней Молодому, тот наверняка бы не поверил; с другой стороны, паренек, которого блондинка послала к черту, должен был в этот момент переживать сущий ад. Лис задумался, почему он попросту не набьет морду ромскому барончику. Сам он на его месте давно бы уже так и сделал.
Телепат глянул на часы и тихо выругался. Наблюдение за местной жизнью поглотило его настолько, что он забыл про встречу. Часик в тени пролетел, словно стрела, а ведь ему нельзя было опоздать. Лис мысленно
Лис поднялся, парень в бейсболке сделал то же самое, разве что секундой позднее. Вместе они направились между столиками к калитке. Мундек чувствовал ненависть и печаль, вскипающие в невысоком парне, не нужно было приникать в его мысли, чтобы знать, как сильно тот страдает. Когда они очутились в темноте прохода, Лис обнял Филиппа рукой, глянул прямо в изумленные карие глаза и высвободил от нагроможденной боли.
– Пан аспирант [35] ...
– Чего ты хочешь, Щепочка?
– Я... Ну, вы знаете...
– Нет, не знаю.
Старший постовой Киевский нервно прикусил губу. Он знал, что желает сказать начальнику, только не мог найти соответствующих слов.
– Ну... я же сразу пану аспиранту говорил, что эта Соболевская – она... – прервался он, видя, что уже зашел далеко.
– ...всего лишь обычная блядища, - спокойно закончил Филипп. – Думаешь, я этого не знаю?
35
В 1990 году в польской полиции класс хорунжих был переименован в класс аспирантов полиции, звания хорунжих отменены, и вместо них введено одно звание — аспирант полиции (которое существовало в полиции в 1918—1939 годах и соответствовало воинскому званию хорунжий). В 1995 году введены также звания младший аспирант, старший аспирант и штабной аспирант. В 1997 году звание младший аспирант было отнесено к классу званий сержантов, и являлось старшим среди них; а в класс аспирантов как самое старшее было введено звание подкомиссар. В 2001 году звание младший аспирант было возвращено в класс аспирантов, а звание подкомиссар перенесено в младшие офицерские звания как самое младшее.
Толстяк остановился, словно в землю врытый.
– Что такое? – Аспирант остановился в двух шагах, заметив, что идет один, и, весьма удивленный, повернулся. – Я что-то не то сказал?
– Еще как, - буркнул Киевский, глядя исподлобья на идущего к нему аспиранта.
– Так что ты хочешь сказать?
Они встали лицом к лицу, что выглядело комично, учтя как минимум сорок сантиметров разницы в росте.
– Ну...
– Давай, говори!
– Ладно, скажу. – Щепочка набрал в легкие воздуху, словно бы собирался нырнуть, и заговорил очень-очень быстро, наверняка желая высказать все, прежде чем случится реакция, которую можно было предвидеть. – Пан аспирант был такой влюбленный в Соболевскую. Света за ней не видел. И вы орали, когда кто-нибудь начинал что-нибудь говорить, а ведь все знали, что она гулящая. И когда пан туда пошел, так я остался в калитке, потому что она же с тем цыганом на ваших глазах облапывалась, так что даже мне, человеку чужому, глупо было глядеть. А потом пан вышел из пивной с тем седым типом, улыбаясь, как будто ничего и не...
Парень в бейсболке внимательно поглядел на своего подчиненного. Чем дольше он слушал его речь, тем больше чувствовал себя не в своей тарелке. Он помнил все, каждый день, каждое мгновение, которое провел в компании Марты, все унижения, как мелкие, так и побольше, которые терпеливо сносил во имя большой, неподдельной, как ему казалось, любви. И никогда никому не признался, сколько это ему по-настоящему стоило. Никогда еще не позволял, чтобы кто-либо при нем плохо говорил о Марте. Он заклинал реальность, страдал, а сегодня, в тот самый день, когда познал по-настоящему огромное унижение... Ничего. Полнейшее спокойствие и расслабленность. Щепочка был прав: несмотря на то, что он до сих пор еще помнил отблеск чертиков в цыганских глазах, похотливое выражение на лице своей бывшей – да, не станем бояться этого определения: бывшей – он не чувствовал ничего, ни гнева, ни злости, ни печали.
– Так что ты сказал, Щепочка? – спросил Филипп, сдвигая бейсболку на затылок.
– Да я ничего...
Старший постовой уже жалел, что вообще заговорил. Слишком часто он видел, как его начальник нервно реагирует на малейшую критику своей дамы сердца.
– Погоди, погоди, ты сказал, что из калитки я вышел в сопровождении какого-то седого мужика?...
– Так и было. – Толстяк кивнул. – Худощавый, в шляпе и белом костюме. Он обнимал вас рукой, так, по-дружески, и, по-моему, что-то шептал вам на ухо.
Филипп прищурил глаза и стиснул зубы. Не помнил он никакого седого мужика. Тем более, такого, с которым только что шел и разговаривал, позволяя на фамильярность. Он быстро осмотрелся, изучая дальний конец улицы. К сожалению, среди немногочисленных туристов он не заметил никого, соответствующего описанию постового. Он немного подумал и бросил взгляд на фронтон ближайшего дома. Напротив прохода, ведущего в пивную, размещался банк. Размещенная над входом камера могла зарегистрировать изображения людей, покидавших садик.
– Пошли!...
Не ожидая толстяка, он побежал в направлении стеклянных дверей.
Владелец этого заведения вкусом обладал. А если даже не он, то декоратор, который превратил первый этаж одного из домов Старого Города в классический ирландский паб. Лис уселся за столиком на двоих в глубине, под стенкой. Сразу же под имитацией дна громадной бочки, как и было договорено. Попивая "гиннес" с соком, он разглядывался по длинному залу и оценивал тщательность исполнения отдельных элементов интерьера и их гармонию. Темно-бронзовый цвет дубовой древесины стенных панелей и такая те темная зелень обоев идеально совпадали друг с другом. Как и много лет назад, в Дублине. Даже музыка была похожей: фолк-ритмы, немного электроники, пискливый вокал. Неосознанно он погладил утолщения на коже ладони. Несколько похожих заведений вышло из-под его собственных рук, только это было очень давно, в другой жизни.
Мундек отпил еще один глоток холодного пива. В таком месте, как это, можно было почувствовать себя словно на Изумрудном Острове, если бы не одна мелочь. Прохладным, кондиционированным помещениям, перетащенным на континент, не хватает души. Того существенного элемента, который отличает живого человека от мертвого тела. Вроде бы как все неподдельное и при месте – если только мы не имеем дело с жертвой несчастного случая или убийства – но достаточно одного взгляда, чтобы открыть громадную разницу. Этому заведению не хватало запаха, выделяемого толпой потных тел, взвеси табачного дыма под потолком, говора десятков никогда не закрывающихся ртов и звона опорожняемой посуды. Паб был холодным и стерильным, чего невозможно было бы сказать о неподдельном ирландском public house.
– Пан Лис?
Телепат вздрогнул, вопрос, донесшийся из-за спины, застал его врасплох, хотя бесстрастный голос очень соответствовал настрою этого интерьера.
– Да.
Мундек указал на стул напротив себя, даже не поднимая головы. Карский не переставлял его изумлять. Рутинер, он должен был прибыть гораздо раньше. Лис уселся так, чтобы в его поле зрения были только двери. Заходя, он дополнительно проверил в мыслях бармена, что задний выход и паба закрыт по причине ремонта во дворе.