Хроники Интерсиса. Книга 2: На пути в бездну
Шрифт:
Охотник набрал полную грудь воздуха и выдохнул.
"Не забывай, он просто выполняет приказ. Он — каррас, вороноголовые иначе не могут".
И все же, тяжело было унять зверя, рычащего в глубине души и бившегося о прутья незримой клетки. Очень тяжело. Будь Изегрим помоложе, его ярость прорвалась бы наружу, и стражники оказались бы в лазарете — даже в юности он не позволял себе убивать товарищей по оружию просто за то, что те четко выполняют приказы, — но прошедшие столетия изменили Охотника, научив смирять ярость
Поэтому он просто сделал пару шагов назад, и когда каррасы скрестили на его пути нагинаты, взмахнул рукой.
Здоровенные вороноголовые, закованные в тяжелые доспехи, отлетели в стороны, точно пушинки, а генерал, заступивший путь, спустя секунду последовал вслед за подчиненными. Да, они были хорошими воинами, но каждому было также далеко до Изегрима, как до Бархатных Островов.
Пускай малолетние идиоты вроде Мелиса цепляют на себя прозвища непобедимых, они лишь жалкие щенки, не знавшие настоящего дела. Изегрим мог почти на равных сражаться с самим Алриком! Пускай и недолго.
Он распахнул тяжелые сосновые двери, обитые железом, с такой легкостью, точно те были бумажными, и вошел внутрь.
Корвус обнаружился на троне в противоположной стороне от входа. Подле него, прямо на ступенях, дремала верная Эрато.
"Бедная девочка", — с жалостью подумал Изегрим, — "Пришлось же ей натерпеться за последние дни".
Сам Вороний Король не спал, он сидел, пристально вглядываясь в какой-то предмет, зажатый в единственной руке. Ания, как и всегда, занимала почетное место на левом плече — прямо над культей.
"А я ведь знаю, на что он смотрит", — с болью подумал Изегрим, двинувшись вперед.
Лишь когда Охотник оказался у подножия трона, Корвус оторвался от созерцания и устремил на друга полный боли и отчаяния взгляд.
— Изегрим, — выдохнул он. — Почему они так делают? За что?
Древний поднялся по ступеням и замер перед человеком, с которым смешивал кровь, глядя на него сверху вниз. В руке Корвус держал небольшой древний портрет, на котором застыло улыбающееся девичье личико, обрамленное копной рыжих волос.
"Как же Игнис была похожа на Хилэрию"! — наверное, в тысячный раз подумал Охотник, поражаясь этому невероятному сходству. — "Как же они были похожи"!
Сковывающий перевел взгляд с изображения ребенка на мужчину, нависающего над ним, и повторил:
— Почему?
— Корв, они всегда были такими: жалкими, мелочными, алчущими власти. Они никогда не изменятся.
— Нет, — прошептал чародей, — изменятся, если мы станем менять их. Ты ведь помнишь, что говорил учитель?
"Еще бы я не помнил. Айнрит Гарш дэ Жиллтэн, легендарный Архитектор, был величайшим из всех, а те глупцы даже не пытались постичь его мудрость, вознесшись в своей гордыне".
— Нет плохих детей, есть плохие родители, нет плохих людей, есть дурные обстоятельства…
— И нет неисправимых, есть просто ленивые воспитатели, — закончил за него Корвус. — И в чем-то он даже был прав.
Некоторое время они молчали. Изегрим не хотел мешать брату собираться с мыслями, а Корвусу, оглушенному горем, судя по всему, просто нечего было сказать в ответ.
Наконец, сковывающий произнес столь тихо, что даже чуткие уши Охотника с трудом уловили сказанное:
— Спасибо, что согласился.
— Тебе не нужно меня благодарить.
— Нужно. Это была блажь, глупая, эгоистичная, кровавая. Ошибка, стоившая жизни твоим людям, скольким, кстати?
— Двадцати семи.
— Двадцати семи, — чародей как бы распробовал это число на вкус и нашел его мерзким. — А еще моя слепая ярость поставила под угрозу судьбы миллионов. Ты ведь понимаешь, что война практически неизбежна? А все из-за меня, из-за моей злобы.
Изегрим ничего не ответил, он лишь устало опустился рядом с другом и сел, скрестив ноги.
— У нас был выбор?
— Нет, — последовал ответ Корвуса. — Даже если отмести в сторону чувства, я обязан был бы покарать их, иначе расписался бы в собственной слабости, и результат в итоге оказался бы точно таким же. Вот только…
Он не договорил, да слова и не были нужны. Изегрим прекрасно понимал, что хочет сказать кровный брат.
"Вот только если бы ты не был ослеплен горем, то наверняка сумел бы придумать куда более изящный план".
— А теперь двадцать семь ловчих мертвы, Ковчег, ведущий из твоей горной крепости в Сентий, деактивирован как минимум на год, а королева стягивает войска к столице.
— А почему не к Секундусу? — удивился Изегрим. — Это более очевидный пункт сбора.
— Потому что она боится меня, — коротко проговорил Корвус, и по его тону было видно, что чародей начал приходить в себя — слезы подсохли, в карих глазах вновь появился знакомый металлический блеск, и вообще Вороний Король точно помолодел на пяток лет. — Боится и ждет официального ответа Лория, в этом нет никаких сомнений.
— И что же скажет доблестный Солум?
— Не знаю точно. У него есть моя версия событий, да и вряд ли наш старый товарищ желает ввязываться в бойню из-за злобной гадины. Вот только ты же знаешь: мы все делаем не то, что хотим, а то, что должно.
— Знаю, именно поэтому я сам отправлюсь на переговоры с ее величеством.
— Это опасно.
— И что же она мне сделает? — осклабился Изегрим, демонстрируя зубы, — обдует ветерком? Я выбирался и из куда больших передряг.
— Именно поэтому они будут ждать тебя.
— Кто — они? — насторожился Охотник.
— Пока не знаю, но выясню это. Несомненно одно, интрига такого уровня не по плечу Кэлисте.
— А Амандусу? Я читал трактаты, написанные канцлером Дилириса, он дьявольски умен.