Хроники Каторги: Цой жив
Шрифт:
Все человеческое жадно поглощали вода, почва и растения.
Это дикое великолепие Цой лицезрел не раз, потому сейчас все внимание обратилось на нечто новое - тлеющий шлейф, оставленный упавшим с небес телом. Изуродованная земля, совсем как шрам на голове, деревья - одни вырваны с корнем, другие переломаны, третьи сгорели дотла, и венчалась встреча Искры и Каторги бледной точкой, от которой в небо тянулся столб густого черного дыма.
Когда увидел место крушения своими глазами, почувствовал, как по телу прошел холодок, наполнивший желанием установить истину. Цой совсем близко. Еще немного и он достигнет цели.
Закрепив карабин за страховочный ремень, ухватился за веревку и скользнул вниз. До горной породы, на которую завалился Перевал, - метров сто; это расстояние искатель преодолел с легкостью
Спустившись, открыл флягу и двинулся дальше; всего несколько часов отделяли от заветной цели, и приближение к ней накладывало свой отпечаток - искатель заметно нервничал, но внешне старался оставаться спокойным.
Спешка в Каторге непростительна.
Он понимал эту истину, как никто. Но сдерживать себя, зная, что кто-то другой имел все шансы добраться до места крушения раньше - испытание не из легких.
Цой достиг и шел параллельно уцелевшим улочкам, населенными болвашками, а они, запрокинув головы, не спуская преданных взглядов с Обелиска, не замечали его вовсе. Некоторые стояли совсем нагие, в основном, женщины, это бездомные набегали, пытаясь отхватить причудливую одежду и заодно пощупать пышные или упругие формы давно забытого прошлого.
Удавалось далеко не всегда. Цой несколько раз наблюдал за этим действом, он не мог знать наверняка, но, кажется, подобные забеги, - некий брачный обычай: бездомный в качестве дара избраннице добывал вещь, принадлежавшую болвашке. Если не приносил и умирал, значит, не считался достойным. Женщина дикарей, как рассказывал Лис, не могла зачать от недостойного. Пожитки с болвашек срывались быстро, а вот времени на то, чтобы вдоволь насладиться телом болвашки хватало далеко не всегда. Красота некоторых пленила, и убивала. Своего рода последний свободный поход перед скреплением союза, - эта часть служила доказательством перед мужиками и не считалась обязательной. Некоторые задыхались прежде, чем удавалось подобраться; другие, увлекшись тисканьем прекрасных тел, не успевали вернуться назад; третьи так вообще вспыхивали и в мгновение ока рассыпались горсткой пепла; четвертые просто испарялись в воздухе, а кому-то везло меньше всех - их тела невидимая сила выворачивала и скручивала в ужасающие фигуры, фонтанирующие кровью.
Цой знавал случаи, когда варвары пытались вытащить болвашек за пределы Ненормальной, но те, оказавшись вне ее границ, сиюминутно рассыпались в прах.
Странные обычаи нравились искателю не сильно, и без того смертей хватало. Хотя, он не видел обрядов довольно давно, наверное, потому что сам не ходил здесь уже достаточно долгое время.
Задумался и немного отдалился, почувствовав недостаток кислорода и першение в горле - подошел к незримой границе слишком близко. Не только воздух здесь необычен, но и цвета казались ярче, насыщеннее. Плющ, охвативший уцелевшие постройки, переливался ядовито-зеленым, оранжевые низкие листочки, шерстяным одеялом застелившие целиком всю поверхность, привлекали взгляд сочно-красными ягодками, а белая кора некоторых деревьев предстала в волшебном свете, приятно слепили глаза.
Даже запах здесь присутствовал особый. Необъяснимо, но аромат Старого мира представлялся искателю именно таким: уникальным, ни с чем несравнимым, но не всюду. Особенно отличались в своих запахах болвашки; одни пахли душистой помесью чего-то такого, к чему и слов не подобрать, от других веяло необъяснимой прохладой, а злоуханье третьих Цой знал и встречал не только в Каторге, но и в Домах. Искателю нравилось то, что люди Старого мира пахли потом в точности так, как люди Нового, ну, может, чуточку приятнее. И даже это маленькое, не самое приятное сходство, вселяло в него надежду на то, что когда-нибудь все станет как прежде.
Но далеко не запахами и контрастами могла удивить округа близь Обелиска - главной ее особенностью являлась мертвая тишина, присущая загробному миру. Искатель давно уяснил, - чем тише и краше округа, тем больше опасностей таится за красотами, увлекающими глаз.
Ненормальная зона - апогей невзгод.
Но страшила она не хищниками; они, наученные горьким опытом, инстинктивно держались поодаль, хотя, порой забегали, увлеченные погоней за добычей, но никогда не возвращались, - погибали. Ненормальная убивала на каком-то другом, неведомом искателю уровне. Долгое рядом
Искатели и собиратели Каземат ошивались у Обелиска, рисковали собой, собирая напыление, которое затем обрабатывали парами гона, получая пыльцу, широко известную каторжанам стимулирующими свойствами. Видели бы, как искатель обращается с их бесценными растениями, - убили бы. Впрочем, несколько раз пытались, но не вышло. Со слов собирателей, долго ходивших в Ненормальной, в тишине можно услышать голоса, но разобрать в них что - невозможно. Одни говорили, это болвашки пытаются общаться, другие - Обелиск. Искатель россказням не верил; сколько ходил - не слышал никаких голосов. Считал, им чудилось, ведь пыльца она такая, бред нагоняет.
Брел дальше, не сводя глаз с густого черного дыма, клубившегося и воспарявшего к небесам совсем близко. Сотня таких упавших искр и от земель Пепелища будет не отличить, хорошо хоть йухов тут не встретить.
Из бетонной развалины, покосившейся и усеянной сколами и трещинами, - единственной уцелевшей из четырех стен неизвестной постройки, отчаянно визжа, выскочил кабан, а за ним - толстопард. Искатель безынтересно провожал их взглядом, как вдруг, хищник, осознав, что не угонится за юркой свиньей, неожиданно остановился и ловко развернулся, впившись когтями в землю, после чего вперил угрожающий взгляд в неподвижно стоявшего искателя, шаркая лапой с выставленными когтями по земле.
«Какого ж беса ты не бежишь от меня?
– мысленно обращался Цой скорее к себе, нежели к хищнику.
– Почему не несешься прочь, сломя голову, скуля от страха?»
Виной тому могло быть только одно.
Цой осторожно наклонил голову к фляге с мочой беса, закрепленной на лямке рюкзака, и жадно втянул носом запах. Глаза широко раскрылись, брови поползли вверх, и не было предела удивлению - от запаха не осталось и следа. Мертвый воздух, нависший над округой Обелиска, лишил мочу зловония. И вопросы, не имеющие ответов, суетливо множились в голове. Как только он не прознал о подобном свойстве раньше?
– Почему оно ускользало от него все это время?
– Может, потому что он никогда не подходил к Обелиску так близко?
– Неужели свыкшись с запахом мочи, не учуял, как его не стало?
– Неясно, немыслимо, но на терзания и самобичевание времени не оставалось - хищник подбирался осторожными, уверенными шагами, выравнивая дыхание, готовясь к новой погоне.
Цой не позволял хищнику броситься вперед; медленно пятился назад, ощущая дребезжание воздуха от рыка зверя. Искатель глубоко вдохнул и отступал, не сводя глаз с огромных желтых светил толстопарда, разделенных узкими черными порезами. Цой отходил все дальше и не дышал уже несколько минут, а хищника не уберегли даже инстинкты - он вдыхал и вдыхал жадно, с каждым разом стараясь вобрать в себя все больше воздуха, но не получалось. Цой зашел и заманил хищника вслед за собой, за мертвую линию и зверь, окончательно ослабев, задыхался, завалившись наземь. Коротенькие вдохи учащались и вот, наконец, прекратились, а искатель все еще не дышал, двигался медленно, не позволяя телу потреблять драгоценный кислород. Почувствовал, как натянулась кожа, будто покрылась обжигающей холодной коркой, а в глаза, казалось, впились десятки крохотных игл, пульсация в голове ежесекундно усиливалась, стала невыносимой и необъятная тишина забивалась в голову нарастающим писком. Ощутил теплую кровь, струившуюся из правого уха, но боль постепенно улетучилась, стоило ему покинуть мертвую зону, оставив позади бездыханное тело хищника.