Хроники майора Корсакова. Том 4. Книга первая
Шрифт:
– О-о-о-о!!! Ах-ах!!! Великолепно!!! Бесподобно!!! Вот оно настоящее, высокое искусство!!! – слышались восторженные возгласы.
Логачев нисколько не преувеличил. ТАКОГО богохульства мне еще не доводилось видеть!!!
Я почувствовал, как мое нутро переполняет холодная ярость и вопросительно глянул на Васильича: «Может начнем?!»
Тот утвердительно кивнул.
– Не толкайся, гребаное дерьмо! – по-английски рявкнул я, намеренно задев плечом плешивого толстяка в дорогом костюме.
– А-а?!! – изумленно вылупился он.
– Обнаглели, русские свиньи! – на том же языке заорал я, врезал плешивому ногой в пах, схватил за волосы какую-то противную бабу, удивительно похожую на Валерию Новохлевскую. С силой толкнул ее на трех стоящих кучкой любителей «высокого искусства» и со сноровкой хорошо натасканной овчарки принялся сгонять посетителей в толпу в центре зала. При этом я не церемонился, щедро раздавая пинки и зуботычины. Помещение огласилось болезненными воплями. Между тем мои товарищи не теряли даром времени. «Раввин»-Ерохин с криком: «Они украли мои шекели» – набросился на первую тройку здешних стражей, а «шестидесятник»-Логачев с ревом: «Отдайте пузырь, козлы позорные» – на вторую. Ошалевшие секьюрити не сумели оказать загримированным спецназовцам достойного сопротивления и вскоре обезоруженными «мешками» полетели в центр зала, где моими стараниями уже образовалось плотное стадо: плачущее, стонущее, глотающее кровавые сопли и сплевывающее выбитые зубы.
Затем я встал сбоку от полуоткрытой двери и каждого вновь прибывшего, слегка обработав, присоединял к стаду. Я не боялся ошибиться. Придирчивая бдительность охраны у ворот исключала такую возможность. Пока исключала. К середине дня организаторы выставки планировали провести сюда экскурсию школьников младших классов. Поэтому следовало поторапливаться…
Разобравшись с охраной, «раввин» с «шестидесятником» принялись быстро сдирать со стен картины и сваливать их в угол. Трудились они минут пять. К тому времени стадо увеличилось на восемь особей с разбитыми физиономиями.
– Теперь бегом вниз, если жить хотите! – гаркнул Логачев. А Ерохин достал из-за пазухи серебристого цвета баллончик и бесцветной струйкой брызнул в упомянутый угол. Груда богохульной мазни мгновенно воспламенилась. Следующая струйка непонятного вещества – и возле стада широкой полосой вспыхнул паркет. Не нуждаясь в дальнейших понуканиях, они, истошно вопя и отпихивая друг друга локтями, ломанулись к выходу. Возле дверей образовался затор и завязалась ожесточенная драка за право выскочить первым.
– У-роды! – поморщился Логачев, выдернул из кучи дерущихся мужика поздоровее, поднял на вытянутых руках и обрушил его на затор. Протараненные таким образом «уроды» с визгом покатились вниз по лестнице.
Ерохин вновь прыснул из баллончика.
Дверной проем загородила стена пламени.
– Уходим, – бросил он и, ударом ноги, вышиб оконную раму вместе с решеткой. Один за другим мы выпрыгнули со второго этажа на пустынный задний двор.
– Полная гарантия, – лаконично буркнул Васильич, «расчистив» мощными пинками два заколоченных полуподвальных оконца. Ерохин щедро запустил в них «красного петуха» и, держа в руке опустевший баллон, первым устремился к забору.
Бах!.. Бах!.. Бах! – загремели вдогонку выстрелы. Стреляли из «макаровых» трое фондовых охранников, вдруг появившиеся из-за угла здания. Мои товарищи кульбитами «ушли» в разные стороны. А я, повинуясь внезапному наитию, поступил иначе – резко развернулся к стрелкам и разразился потоком отборных американских ругательств. Секьюрити на пару секунд замешкались, явно сбитые с толку. Этого оказалось достаточно. В два гигантских прыжка преодолев разделяющее нас пространство, я болевым захватом обезвредил одного из мордоворотов и загородился им от пуль.
– Бах!.. бах!.. – «Живой щит» предсмертно содрогнулся в моих объятиях.
– Шлеп… бац, – возникшие словно из-под земли Ерохин с Логачевым молниеносно вырубили оставшихся двух. За забором показались первые менты, видимо получившие приказ оцепить место происшествия.
– Запасной вариант, – буднично произнес Васильич, без видимого усилия подняв приржавевшую крышку канализационного люка…
Мы выбрались на поверхность в трех кварталах от злополучного особняка и сели в поджидающую нас машину. Вернее, погрузились в кузов крытого фургона с надписью «Огнеопасно» на борту. Напоследок я успел зафиксировать взглядом гигантский столб черного дыма в том месте, откуда мы только что прибыли. Повсюду слышались завывания пожарных сирен. Но сегодня они звучали не тревожно, как при других пожарах, а как-то радостно, торжествующе. Или мне почудилось?!..
Глава II
Возвратив себе в гримерной прежний облик, тщательно отмывшись и переодевшись в свою одежду, мы с Логачевым проследовали в мой кабинет. (Ерохин, сославшись на неотложные дела, куда-то ушел.)
– Людмила Александровна! Принесите, пожалуйста, обед на двоих, – устроившись в кресле, сказал я в селектор.
– Ну вот, вернулся в нормальное состояние, – удовлетворенно констатировал Васильич. – Теперь можно спокойно поразмыслить о розыске «спецов-убийц». Ты ознакомился с заключением наших аналитиков?
Я молча кивнул.
– Ну и?
– Кроме как через агентуру, других путей не вижу, – сознался я. – Вчера вечером встречался с «Сюзанной», озадачил. Авось чего и нащупает… Когда-нибудь… Другие мои стукачи, типа Познеровича (см. «Нулевой вариант»), малоперспективны в данном случае. Тем не менее их тоже напряг. А ваши сексоты «заряжены»?
– Разумеется. Но ждать от них быстрой отдачи не следует. Все равно что ловить рыбу бреднем в незнакомой мутной реке – зацепишь, не зацепишь… Правда, сегодня, когда мы громили глюкозовскую лавочку, нарисовалось некое… – Речь полковника прервало появление капитана Москвиной.
В два захода она выставила на стол комплексные обеды из конторской столовой (борщ, салат, жаркое с картошкой, фруктовый компот). А в завершение, заметно заалев лицом, принесла вместительное блюдо с домашними пирожками и, видимо, опасаясь возражений, поспешно скрылась за дверью.
– Ох и ни фига себе! – обалдел Петр Васильевич. – Ну это… это… Ну ва-аще!!! Слов не нахожу!
– Откармливает, – с улыбкой пояснил я. – По ее мнению, я слишком худой. «Кожа да кости», как она выражается.