Хроники оборотней
Шрифт:
– Колись на месте, фраер сионский! Я тайный агент тайной полиции тайного клана таинственного Тайваня!
– Ай-яй, какая модная экзотика! А можно вислушать такую историю поподробнее? – Художник быстро изобразил искренний интерес, протянул руку к блокноту и… вдруг одним махом швырнул его в камин. Пока я, распахнув ротик, соображала, почему он так поступил, коварный еврей на четвереньках побежал в угол, схватил прикрытую оберточной бумагой картину и вновь развернулся к дверям. О аллах, да он же просто сбегает с уликами!
– Дай сюда!
– Это мое! – Комиксист упорствовал, как голодный лев, у которого отбирают вкусного дрессировщика.
Мы рвали друг у друга непонятную картину, с которой мне никак не удавалось сорвать покров.
– Неудачный вариант? Ничего, здесь все свои… Уф! Дай же глянуть, я не раскритикую!
– Да ви прямо больная! Оставьте меня в покое, я таки дам вам лишний шиллинг!
– Предлагаю два шиллинга, и мы не заглядываем в «черный ящик», – схитрила я.
Рейнольдсон на мгновение отвлекся, прикидывая, в чем прикол и где подвох, вот тут-то мне и удалось тяпнуть его за руку.
Рука была волосатая, невкусная и пахла скипидаром, но чего не сделаешь ради задания… По-девчоночьи взвизгнув, он выпустил полотно и принялся дуть на рану. Ой, можно подумать, я его до крови прокусила или у меня слюна ядовитая, мужчины – такие неженки…
Но главное, вот он – результат! Под тонкой оберточной бумагой оказалась такая «явка с повинной», что художника не отмазал бы ни один адвокатишка. Моему изумленному взору предстал довольно тщательно прорисованный Джек! Кисть автора изобразила его в момент прыжка зависшим в тумане над мостовой. Ниже были схематично показаны столичные обыватели, неестественно широко разинувшие рты, ужасающиеся этому викторианскому чуду. А чудо, судя по самодовольному выражению носатого лица, явно наслаждалось производимым эффектом…
Рейнольдсон так и сидел на полу, тоскливо глядя, как бесцеремонно я разглядываю его творение. Наверное, по моим глазам он понял все… Если бы я на его месте, как профессиональный художник, рисовала так же топорно, то прятала бы свои полотна от мира еще старательнее.
Опечаленный творец комиксов уже не пытался препятствовать удовлетворению моего любопытства, на прочих картинах и графических листах тоже был Попрыгунчик. Вот здесь он за столом пьет чай вприкуску, а тут в шелковом халате полеживает на оттоманке, куря кальян, там музицирует за роялем в черном фраке, но везде одно и то же нагловатое лицо с выражением крайнего самомнения.
– Хм, твоя работа?
– Э-э, да, мисс… Но где ви видите преступление в том, чтобы рисовать популярную в народе личность? Я творческий человек, вот и буквально рисую комиксы о жизни Джека. Почему ви меня заранее осуждаете?!
– Да просто кое-где в деталях ты так дотошен, словно он тут лично позировал. Вот, например, эти пуговицы на жилетке… Откуда ты знаешь, что они медные с зеленоватым налетом и тонкими змейками? Или вот эта маленькая родинка слева на шее… тоже интересный момент. Как можно заметить такие детали, если ты даже не был свидетелем его появлений?!
– Ви так говорите, словно сами знаете его лично! – с каким-то суеверным ужасом вздрогнул Рейнольдсон.
– Я видела его вблизи, когда он в бессознательном состоянии валялся на мостовой.
Разом побледневший еврей схватился за сердце и обмяк! Вэк… кто же знал, что он такой впечатлительный? (На самом деле «конкуренты» держали нас на пятиметровом расстоянии, а кота о деталях я расспросить не успела.) Пришлось поставить очередной шедевр на место и, пошныряв по дому, вылить на припадочного автора полчашки холодного кофе. Он быстро пришел в себя…
– О боже! Как это произошло, мой Джек был без сознания? Когда, не сегодня, надеюсь?
– Мм… нет, вчера…
– Как это случилось? Его подстрелили, сбили в полете, подло подставили подножку в момент прыжка? Говорите же, ви мучаете мою печень! – Крайне взволнованный художник схватил меня за руку.
– Да ничего такого, поскользнулся, упал… – вырвавшись, начала я и примолкла. В глазах Рейнольдсона дрожало такое живое сопереживание, такое страдание и страх за жизнь этого мерзкого существа, что мне стало не по себе.
– Я догадываюсь, что ви имели к этому отношение. Как только я впервые увидел вас, то должен был сразу понять, какая от вас исходит аура…
– Какая… нормальная, – чуть смутилась я, поправляя распахнувшуюся простынку…
– Аура опасности, риска и авантюризма! Ви похожи на японскую гадюку, прекрасную и смертоносную одновременно… Это комплимент! – тонко взвыл он, когда у меня сузились зрачки. На секунду я забыла, что у людей искусства своеобразная манера речи.
– Итак, мы начали разговор о Джеке…
По движению моего указующего перста художник переместился на стул и медитативно уставился в потолок, рассматривая трещину над отваливающейся штукатуркой. Объект готов, сейчас начнет откровенничать, и вовремя, а то терпения у меня – кот наплакал!
– Никак не замажу, в рисунке этих трещин есть нечто притягательное…
– Опять двадцать пять?! Про Попрыгунчика давай!
– Да-да, я понимаю… Может быть, мои откровения покажутся вам необычными, даже дикими, но все это чистая правда. Я создал Джека Попрыгунчика!
Вэк?!
– Создал?
– Да, мисс, вот этими руками… Я придумал его образ, вдохнул в него жизнь, даже выпустил его в мир, но это произошло помимо моей воли. Рисуя маленького монстра, главного героя для очередной серии комиксов-ужастиков, которые нынче так популярны среди юных лондонцев, я даже не подозревал, что творю нечто гораздо большее, чем просто детскую страшилку…
– Тьфу, черт, так это еще и для детей рисовалось?!
– Ну вообще-то мои комиксы предназначены для лиц всех возрастов и сословий! У этого жанра искусства большое будущее, мисс, поверьте слову специалиста…