Хроники одного гвардейца [СИ]
Шрифт:
— Я ведь не прошу многого. Пусть он будет жить, — услышал я шепот Скуталу.
Буду! Конечно, буду! Еще как!
Я подошел к койке. Надо же! Никогда не доводилось глядеть на себя со стороны. Сколько мне это ни предлагали, пытаясь пенять на что-нибудь, никогда не получалось, а тут… И лицо-то такое бледное, спокойное, благолепное… Хоть сейчас в гроб… Я мысленно сплюнул. Не такие идиотские мысли мне сейчас нужны. Мне, вообще, сейчас не мысли думать, а действовать надо! Вот только интересный вопрос — как? Только сейчас мне вспомнилось, что о самом-то главном, о воскрешении, Луна не сказала ни слова. То есть, предполагается, что я до всего догадаюсь сам? Я честно попробовал! Сел на койку, улегся в собственное тело, так, будто его и не было вовсе, принял его позу,
Ноль! Зеро! Пусто! Ничего не произошло! Разве что пришло ощущение собственной непозволительной тупости, но не более того. Решив, что показывать сейчас свое присутствие ЭйДжей и Скуталу будет не лучшей затеей, и стоит, все же, сначала попытаться воскреснуть самостоятельно, я улегся поудобнее и принялся думать. Сейчас, когда я убедился, что моему телу ничего не угрожает, время у меня было.
В коридоре раздались какие-то звуки. Я очнулся от так ни к чему и не приведших размышлений и взглянул на дверь. Чуть слышно скрипнули петли. В палату, без стука, вошли пятеро. Доктор Хортвелд и четверо санитаров. Это было странно, зачем бы ему столько?
— А? Че? — вскинулась Эплджек. — А! Эт вы, док. А че вас столько?
— Я очень сожалею, но… — проигнорировал тот вопрос. — Нам придется отключить его от аппарата поддержания жизнедеятельности.
— К-как…
— Сожалею, — без малейшего сожаления в голосе повторил он. — Но он здесь уже больше недели, состояние его не изменилось, а аппарат нужен другому пациенту, у которого куда больше шансов. Мы пытались вернуть его к жизни. Я с самого начала говорил вам, что это бесполезно. Что он мертв. Но вы настояли на аппарате. Пользы нет. Аппарат теперь нужен другому. Живому пони. Не трупу. Все.
— Но… — оторопело пробормотала все еще не пришедшая в себя ЭйДжей. Я вполне разделял ее состояние.
— Выведите, — коротко кинул доктор санитарам.
Теперь-то их количество объяснилось! Трое из них просто схватили ЭйДжей и, вытолкав из палаты, поволокли куда-то по коридору.
— Тут еще мелкая какая-то была… — оглянулся оставшийся санитар.
— Как видишь, ее тут нет, — доктор грубо выдернул проводки и трубочки из моего тела.
Я оглянулся. Действительно странно. Куда она успела деться?
— Угу. Куда его теперь? — санитар прикатил из коридора железную каталку, почти до самого пола укрытую несвежей простыней, и придвинул ее к койке.
— В морг, куда еще? А там разберемся, что с ним делать.
— А если эта будет ломиться? — кивнул санитар на дверь.
— Так запри двери, что я тебя учу? Все, — Хортвелд устало махнул копытом. — Допрешь сам. У меня еще пациенты.
Я, вслед за своим телом, пересел на каталку, и мы поехали в морг. Надо было оживать и быстро. Вот только… Как?
Закрылась тяжелая, покрытая каким-то металлом дверь. Лязгнул засов. Основной свет погас. Только над дверью тускло светилась слабая лампа. Повеяло холодом.
Помещение, отведенное под морг, было совсем небольшим и почти пустым. По сути, это была маленькая комнатка в подвале больницы. Низкий потолок, покрытые тем же, что и дверь, металлом стены, пол выложенный простенькой плиткой, несколько каталок, подобных той, на которой лежал я, да старый операционный стол в углу, давно, видимо, пришедший в негодность и использовавшийся ныне для куда более простых операций, вот собственно и все, что в нем можно описать. Почти все каталки были незаняты, ведь в городе редко кто-то умирал. По крайней мере, до того, как все это началось. Лишь на паре из них, стоявших в углу, кто-то лежал.
Лежал и я. Лежал и думал. Ведь если Луна не сочла нужным сказать мне как, именно происходит возрождение, значит, это до примитивного просто?! Тогда почему это не выходит у меня? Должно быть что-то, что…
Ход моих мыслей нарушил странный, неожиданный звук. Я прислушался.
Звук повторился снова. И шел он явно откуда-то из-под каталки.
Я собрался было посмотреть, но не успел. Из-под длинной, почти до пола, простыни медленно вылезла… Скуталу?
Вылезла и, горько вздохнув, уселась на пол, боком ко мне. Опустила голову. Закрыв лицо копытцами, несколько раз вздрогнула.
— А-алекс, я… — начала она, убрав копытца, — Я не знаю… Не знаю как начать… Просто все это… Ну поч-чему все так, а? Почему со мной? Чем… Чем я такая особенная? Почему вокруг все… — голос ее сорвался. — Почему? Мне что, мало по жизни? Сначала мама заболела. Два года я пом… помогала ей, чем могла. Но ей было все хуже… Она даже с постели почти не вставала. Я делала все. И эт-то было за счастье. Несчастья посыпались потом. Когда… Когда она умерла. Ведь тогда никто… никто не пришел на похороны. Я и… х-хоронила сама. На последние деньги. Потом этот… эта… Хортвелд. Когда он п-привел… из приюта… Я сбежала от них. Сбежала из собственного дома, как… Как не знаю кто. Даже… Даже появляться в нем не м-могла потом. Да и… и не хотела. Только тогда… недавно… когда со Свити и Блум поругалась и бы… было уже все равно найдут м-меня или нет. Как только они тогда узнали про дом? Он ведь почти за городом… Я не говорила, вроде… Я сб-бежала. Потом… потом начался тот жуткий год. Вся эта ложь в школе… Еда, которую приходилось хватать, когда никто не смотрит… Чего… Чего я только не делала… Чего только не видела в тот… тот год. Я ведь тогда и… к сидру. И не только… И не только это… Это днем. Ночью даж-же хуже. Чего только не… Эти ночи… Целый год ночевок как и где придется. Я ведь каждую… каждую из этих… этих ночей помню. Целый год ночей. От стога, который при… приютил в самый первый раз, до ч-чердака наш-шего штаба. А зима? Тот День Согревающего Очага я не забуду нав-верное никогда. Одна. Подругам-то я тогда не могла признаться… Холодный чердак. Какие-то теплые тряпки, кот-торые удалось украсть. Еловая ветка, воткнутая в щель в стене и украш-шеная фантиком. Свечка. Кружка воды, на ней с-согретая. Ворованный кекс…
Я смотрел на Скуталу и все внутри меня переворачивалось. Кипело. Я не мог уйти. Не мог оставить ее. Просто знал, что если брошу ее сейчас, то для нее все вернется на тот, прежний, жуткий путь, по которому катилась под откос ее жизнь до нашей встречи. До того случая в лесу. Этого не должно произойти! Я должен воскреснуть! Очнуться и встать прямо сейчас!
— Знаешь, что я тогда загадала? — она встала, подошла к каталке, оперлась об нее передними ногами, заглядывая мне в лицо, — Я загадала, чтоб-бы в этом году… Чтобы все изменилось. Чтобы… лучше стало. И… И тут в городе появ-вился ты и… И все начало меняться. В тот раз… Когда ты предложил остаться на ночь у вас, это… Это был п-первый раз за год, к-когда я в постели-то ночевала. Вот тогда, после того разговора, я п-поверила, что все начало меняться… Что пожелание исполнится. Тот день, когда… когда вы… ты и Дэш согласились взять меня под опеку… Я старалась не под-давать виду, но… но это был лучший день в моей жизни. Действительно, лучший! Когда ты сказал, что мы… мы теперь семья… Я… Я ведь лучшего и желать-то не могла! Таких б-братьев, как вы с Изом, сестру, как Дэш… Я… — она всхлипнула. — Все эти приключенья! Все это… Как ты тогда меня из т-тюрьмы вытащил, сам рискуя… Опасно, но как же интересно! У меня лучших дней-то в жизни не было, чем с вами! А теперь… А что теперь? Ты когда-то сказал, что… Что не оставишь меня… Что… до последнего… Я пони… понимаю, что зря сейчас… Что… Что это я виновата. Если бы не я… и не та дверь… то ты бы сейчас… Мы бы… А я…
Я уже не мог выразить себе словами то, что творилось у меня в душе. Это было так горько, больно, обидно, что на глазах готовы были выступить слезы.
— Почему ты?! Почему я?! Почему сейчас?! — заколотили в мою грудь маленькие копытца. — Ну почему?! Почему?!! Почему?!!!
Скуталу не выдержала. Она резко всхлипнула, уткнулась в мою грудь и затряслась.
Мутная пелена застила мне глаза. Я зажмурился.
Зажмурился и почувствовал, что мне сыро. Даже очень сыро. Даже несмотря на укрывавшую меня простыню…