Хроники Ордена Церберов

Ясная Яна

— Храни тебя Великий, деточка! 

Злое веселье плескалось внутри всё сильнее, но со двора я выходила неспешно, важно: как же, цербер! Нам, орденцам, суета не пристала!

К колодцу, где остались привязаны кони, я шла также неторопливо — и где-то на середине пути меня нагнал вихрастый постреленок, сунул в руки духмяно пахнущий узелок:

— Тетя орденка, мамка вам снеди в дорогу передала!

Я улыбнулась, потрепала его по русой голове, жалея, что не взяла с собой грошевых леденцов.

— Передай матушке мою благодарность!

Он

кивнул нетерпеливо и припустил домой так, что только пятки засверкали. 

Коряга дожидался меня, устроившись с удобством: заботливая мелкая дочка старосты не скупясь задала корму лошадям орденцев.

Порадовавшись, что мы не собирались задерживаться в Мухоловке надолго, и потому не расседлывали коней, я отвязала обоих от коновязи. 

Заносчивый гнедой фыркнул, когда я потянул его за собой — но я быстро, не мешкая, прижала бляху с трехгавым псом к конскому лбу. Орденские чары сработали исправно, и гнедой смирился, пошел в поводу.

Выдержки моей хватило до самых ворот. Выбравшись за пределы тына я гикнула, пнула Коряжку пятками — и припустила галопом, щедро понукая коней магией.

Э-ге-гей!

Только болотные бусины на шнурках взвякивают радостно и полощутся по ветру косы: Коряжка всеми силами выбивает подковами пыль из паршивой деревенской дороги, показывает, не зря ест орденский овес. Я подбадриваю его силой, и радуюсь, что после дождей дорога успела просохнуть, что ветер свистит в ушах и что напарник мне достался — дурак, прости, Ведающий тропы!

 Сам виноват!

Гнедой шел рядом шаг в шаг, не отставая, магия орденского медальона работала исправно. Я сжимала в руках его повод, чутко отслеживая каждый рывок, чтобы, когда он последует — не дать вырвать себя из седла, но и не выпустить слишком рано.

Живее, сонные!

И моя сила вливается в конские тела, лучше шпор и поводьев убеждая: ходу-ходу-ходу!

Э-ге-гей!

Он спохватился быстро: какие-то полчаса, не больше. Сначала я ощутила волну накатывающей чужой силы — Камень работал тихо, и я, может быть, упустила бы, если бы не ждала, но я-то ждала! — а следом за ней поводья гнедого упруго рванулись из рук, когда конь встал на дыбы, а Коряжка от неожиданности сбился с шага, шарахнулся вбок от беспокойного соседа. Хозяйский зов стряхнул мое принуждение, и своенравная скотина спешила вырваться. Я даже и не думала бодаться, выпустила сразу — только на прощание отозвала силу, которой сама же не скупясь делилась до этого.

Мерзко усмехнувшись вслед беглецу (поглядим, насколько хватит твой резвости после получаса жестокого галопа!), я потрепала по холке Коряжку, и дальше уже пошла легкой рысью, давая рыжему отдохнуть от скачки.

— Цербер, на каком основании ты нарушила Устав, прервала дозор и как посмела протянуть руку к чужому коню!

Вот последнее, кажется, бесило его больше всего.

Вокруг было хорошо: молодой дубок давал какую-никакую, а тень, шумел ветерок, звенел ручей и рыжий мирно пасся неподалеку, выбирая наиболее вкусные

травинки из зеленого ковра. Пахло разнотравьем, дорогой и совсем немного — тиной.

Я сидела, под деревом, откинувшись на него спиной , подтянув к себе ногу и обхватив колено.

Пироги приятно растягивали желудок, уговаривая лечь и подревать в этом чудесном месте.

Нервно прядал ушами гнедой, разворачиваясь на привязи и с надеждой поглядывая на воду.

Я мечтательно грызла травинку.

Орал Камень.

Он нагнал меня, уже когда я миновала половину пути до Сарда и остановилась перекусить чем добрые люди послали, и теперь орал.

О, как он орал: вздымалась грудь, билась жилка на виске, а шрам над бровью налился краснотой от к морде напарника крови. 

Я, не таясь, любовалась делом рук своих — и немного Илианом. Хорош, мерзавец! Даже сейчас — хорош!

— Отвечай на вопрос! — рявкнул Камень. — Либо станешь первым цербером, которого выгонят из ордена после первого же дозора!

— За что? — я удивленно вздернула брови. 

Перо на серое с черной кромкой перо на шнурке у меня на шее согласно шевельнулось на ветру: за что нас? Чисты перед орденом, как слеза младенца!

— Ты бросила напарника, цербер. Ты бросила брата-орденца там, где должна была искать чудовищ! Это позор. Орден цербера не держит трусов и подлецов!

— Ну тебя-то он еще не выпер, — мурлыкнула я.

— Что ты сказала?

Свистящий шепот рассек воздух, но я даже не дернулась к Плясунье, потому что сколько бы ни был взъярен Камень, к оружию он не потянулся. 

Видимо, голыми руками убивать будет!

Я лениво сплюнула травинку, спрасило ласково, с той же мурлычущей интонацией:

— Как так вышло, напарник, что в деревне Мухоловки мой дар вдруг перестал тебя видеть?

Он смотрел на меня с вершин своего роста (и уверенности в своем превосходстве).

— Я должен знать, с кем я работаю. 

Поэтому ты закрылся. Козёл. Чтобы я побегала, поискала. Неопытная дурочка, впервые оказавшаяся не в учебном — в настоящем дозоре. С настоящим напарником!

С настоящим мудаком.

А Камень глумливо бросил:

— Что ты за Око, если не способна увидеть своего Клыка!

— Хреновое. Хреновое Око! Поэтому, потеряв тебя из виду, решила, что тебя сожрали, и поскакала в Кремос, за подмогой! 

Я же не Клык, я Око! Да еще настолько сопливое… Что я могу противопоставить твари, схарчившей такого опытного, сильного тебя?

Моя издевательская улыбка становилась все шире и шире, и уже грозила сомкнуться где-то за ушами. Мы оба понимали: именно так и рассудят магистры, вздумай Камень поставить мне что-то в вину.

Кулаки Илиана сжались — как будто на чьей-то шее.

— Ты увела моего коня.

— Так ты же все равно сдох, — отозвалась я ласково. — Чего орденскому имуществу зря пропадать?

На воротах в Кремос отчаянно скучал выкупанный мной Рыскач, и я придержала коня:

— Здорово, Дейрек! Давно стоишь?