Хроники Порубежья

Рудис Юрий

Но Зенгир просчитался, привыкнув считать Хадира ребёнком, он упустил момент, когда можно было без труда убрать нежелательного наследника, а когда спохватился, то было поздно. Посланные за головой племянника люди встретили отчаянный отпор. Хадир со своими дружинниками, круша всё на своём пути, пробился сквозь толпы нападавших и ушел в степь… После такого громкого дела шансы законного наследника возросли. Увидев, что этот юноша на многое способен, к нему стали стекаться недовольные. Человек крутой и властолюбивый, Зенгир успел многих сделать своими врагами. Те же, кто сохранил ему верность, советовали обратиться за помощью к унам, но

он рассчитывал справиться собственными силами, и снова недооценил племянника. Через несколько месяцев открытого противостояния, темной осенней ночью, могучий Зенгир попал в засаду и после яростного сопротивления был убит со множеством своих сторонников.

Старший брат Хадира, благородный Дол, за которым оставалось последнее слово, воевал тогда на Западе. Когда до него дошла весть о происшедшем, он рассудил, что Хадир поступил как должно.

Имя же Зенгира с тех пор старались не упоминать. Так что Дунда допустил сейчас бестактность. Но Жанты был великодушен, вместо того, чтобы попенять брату, он вытащил из своих густых волос массивный золотой гребень, который нашел когда-то в размытом ливнем кургане.

— Возьми. На выкуп за жену тебе этого может быть и не хватит, но если ты спустишься к реке, то у купцов можно выторговать за эту безделушку молодую, сильную рабыню.

— О, как дороги нынче рабы! — заныл Дунда, принимая подарок, и приближая его к лицу, чтобы рассмотреть получше. — Да, стоящая вещь. Два оленя, сойдясь в смертельной схватке, сплелись рогами. Жанты, они совсем как живые. Наши мастера такого делать совсем не умеют. Ты очень щедр, брат. Я приехал сюда на кляче, а домой поеду на великолепном игреневом жеребце, и еще один, каурый, будет идти у меня в поводу. А в переметных сумах у меня будет медный панцирь греческой работы, крепкий готфский шлем из блестящего железа, такой не всякий меч возьмет, и этот чудесный гребень.

Радость брата приятна Жанты. Он усмехнулся и махнул рукой. — Я бы дал тебе больше, но у меня больше ничего нет.

Лицо Дунды омрачилось, несколько мгновений он боролся с собой, но потом всё-таки протянул гребень. — Тогда я не могу принять этот подарок. Прости.

Жанты удивленно взглянул на протянутую руку брата, затем понял, и снова усмехнулся. — Мне ничего не нужно. Скоро у меня будет всего в десять, нет, в сто, в тысячу раз больше. Открою тебе один секрет, впрочем, всё равно, к вечеру об этом будут знать даже младенцы. Начинается большая война, Дунда. Очень большая. Завтра на рассвете Тохурша поведет три тысячи отборных всадников к устью Каргадона. Туда, где стоит крепость Кадистрия. Половину гарнизона составляют люди нашего племени, они откроют ворота. А — не откроют, тем хуже для них.

— Это большое войско, — не зная, что еще сказать, произнес Дунда, которому до сегодняшнего дня не приходилось видеть такое количество людей, собранных в одном месте.

— Это всего лишь небольшая часть. Главный удар Хадир нанесет по готфскому королевству. Видишь ли, после того, как с унами было покончено, готфы решили, что теперь самое время вернуть себе былое могущество. Они собираются править лесными землями так, как они правили ими до того, как покорились унам. Но готфы ошибаются, мы сметем их, потому что лесные земли нужны нам.

— Я не люблю леса, — признался Дунда. — Там хорошая охота, но охотник слишком легко превращается в дичь. К тому же готфы опасные противники.

— Они уже не те, что были раньше. Уны сломили их дух и увели

лучших воинов. Зато оставшиеся смогли наслаждаться сытой, безопасной жизнью. И так преуспели в этом, что я не очень ошибусь, если скажу, что их королевство прогнило насквозь. Если бы не Хадир, народ Будж ждала бы та же участь. Я не зря поверил в него раньше, чем в него поверили многие другие.

— Ты самый младший из сыновей своего отца, но самый умный из них, — сказал Дунда, у которого от таких известий мутился разум.

— Хадир умнее меня. Когда лесные земли на севере и Кадистрия на юге будут в наших руках, ни один торговый караван не сможет миновать наших застав. Богатство само потечет к нам. Укрепившись в готфских крепостях, мы сможем посылать наших воинов во все стороны света, а наша земля будет в безопасности. С нами не случится того, что случилось с теми народами, которые жили здесь до нас. Погнавшись за чужим, мы не потеряем своё.

Дунда затуманенным взглядом смотрел на поле, где вокруг знаменосцев стали собираться лучшие люди. Это было как сон. Он жалел только о том, что раньше не приехал повидаться с младшим братом. Нет сомнения, что жизнь его тогда пошла бы по-другому. Ведь он не трусливей Жанты, и мышцы его крепче. К тому же, по правде сказать, братец, как был дураком, так дураком и остался. Больно смотреть, как разменивает он свою удачу. Очутись Дунда в его шкуре, он бы не просыпал ни крошки, да и родичам, кстати, сторицей бы воздал за то, как они обошлись с ним при дележе отцовского наследства. Но Жанты, хвала Будхе, незлопамятен и беспечен. Вот он, сидит на склоне холма и пьёт, как ни в чем ни бывало, а ведь под его началом тысячи воинов, и ему наверно уже пора идти к своим людям. Потому что Аланово поле уже запружено толпой, а народ снова кричит, приветствуя кого-то.

Но Жанты только смеётся беспокойству брата. — Мне торопиться некуда. Отсюда все хорошо видно и слышно. А будет видно и слышно еще лучше. Холм, на котором мы сидим, не простой холм, Дунда. Внизу под ним подземное святилище богини Тха. Сидеть здесь и пить бузу — большая честь. И, поверь, она нам оказана не зря. А вот и служитель Тха, старый Асах. Он, конечно, заметил нас, но смотрит совсем в другую сторону, значит, я прав и волноваться нечего.

Действительно, у подножья холма стоит невзрачный старик в потертой куртке. Если бы Жанты не сказал, Дунда бы никогда не подумал, что это служитель богини южного ветра. Но все равно, ему стало не по себе, он отвел взгляд, словно от чего-то запретного, и вдруг краем глаза уловил какое-то движение за спиной брата, в нескольких шагах, в неглубокой ложбине, и еще через мгновение различил припавшего к земле человека. Трава почти скрывала его, но это уже не имело значения, так таиться мог только враг, и, не успев додумать эту мысль до конца, Дунда метнул нож.

— Человек, который не смог к нам подобраться так, что бы ты его не увидел, а я не услышал, плохой воин, — сказал Жанты, переворачивая лежащее ничком тело. — А конокрад из него тем более не получится. Зачем такому жить? Хорошо, я его не знаю. Дунда, забирай свой нож.

Но Дунда стоял неподвижно, с округлившимися глазами. Рваный халат, который был на мертвом соглядатае, распахнулся, под ним оказалась лазоревая рубаха, подпоясанная малиновым кушаком. — Брат, я убил служителя Будхи.

— Еще бы! Клинок вошел по самую рукоятку и попал прямо в сердце. Святой человек и пикнуть не успел. Отменный бросок, братец.