Хроники провинциальной инквизиции. Медная бабушка
Шрифт:
Дверь захлопнулась, Роман остался один.
– Интересно, это теперь в моей жизни закономерность такая - стоит мне отыскать выход из лажи, тут же оказывается, что это вовсе не выход, а еще большая лажа?
– спросил Роман в пустоту кафедры. Ответом ему было молчание, лишь темными провалами глядели громадные окна. Роман поднялся и принялся бродить по проходу, слепо натыкаясь на кафедральные столы:
– Ну вот, внучок Валик, мы с тобой в одной лодке, - тихо бормотал Роман, - Никто никогда не узнает, что ты нашел пушкинский автограф, о тебе даже упоминать запретили. И со мной будет то же самое, потому как стихотворения у меня нет, и где его искать, я понятия не имею. Господи, ну что они все впились в
– Роман готов был завыть.
Сплошные пушкинисты вокруг! А впрочем, все закономерно. Старушонка в белом потому и явилась на их кафедру, что там изучали Пушкина. И Роман влез в темную историю с убийствами потому что Пушкин - его научная тема. Пожалуй, единственная случайность во всей этой пушкинской истории, что его давние знакомые жили в одном доме с убиенной Анной Степановной. Но и в подобном совпадении коренной екатеринославец углядел бы всего лишь привычную для города закономерность. Такая уж особенность у миллионной громады Днепропетровска. Заходишь в незнакомый дом, встречаешься с незнакомыми тебе людьми, а через несколько минут выясняется, что твой лучший друг детей у них крестил, а двоюродный дядя десять лет назад им физику преподавал. Видишь на улице первого попавшегося прохожего и точно знаешь: если поискать - общие знакомые обязательно найдутся. Вполне обычно для города, что милая Танечка со своим никчемным муженьком, любителем пушкинского порно, живут этажом ниже владелицы подлинного пушкинского автографа. Странно как раз, что бабка пошла к ним на кафедру, вместо того, чтобы с Павлом посоветоваться. Он ведь, несмотря на эротический уклон, неплохо в пушкинской теме ориентируется, и Анна Степановна об этом знала. Соседу все же довериться проще, чем совсем неизвестным людям.
А почему, собственно, он решил, что покойная с Павлом не советовалась? Только потому, что Павел ничего об этом не рассказывал? А сам Роман разве трепался о своих поисках? Тут Роману стало так стыдно, что он даже застонал. Вот он-то как раз трепался. Иначе фиг бы шеф про пушкинский автограф дознался. Выдрючивался перед компьютером, великого мэтра изображал! Доизображался.
Роман мучительно посопел, чувствуя, что сейчас для вящего позора он еще и по-детски разревется. Так, не расслабляться, думать, а не хныкать. Вот он приходит к Танечке, вот появляется заспанный Павел... Было же что-то такое сказано, что его тогда насторожило! Он спросил, ходил ли кто к старушке, а Танечка занервничала, на мужа стала странно поглядывать, даже кофе у нее убежал... Нет, раньше, до этого, что-то такое Павел сказал, а он пропустил мимо ушей, не стал задумываться, весь ушел в поиски внука Валика. Так, что ж Павел тогда сказал?
Роман сосредоточился, фраза за фразой пытаясь воспроизвести разговор. Павел говорил о своем знакомстве с Анной Степановной, жалел старушку, а потом спросил, за что, мол, ее. А Роман ответил... Он тогда сказал, что в ее квартире искали ценности. И вот тут... Точно! Роман стремительно вскочил, сдернул куртку с вешалки и едва попадая в рукава, бросился к выходу. Он вылетел на пустынный, словно вымерший ночной проспект и быстро пошел вниз, в сторону серого старого дома на улице Клары Цеткин. Ночная наледь слабо похрустывала под подошвами. Время от времени Роман оглядывался в надежде подкараулить позднюю маршрутку. Он шел, почти бежал и корил себя не переставая. Идиот! Сидеть за одним столом с человеком, в чьих руках как раз и был пушкинский автограф - и не догадаться!
Он должен был сразу сообразить, как только Павел вообще произнес слово «ваза». Будто наяву он слышал, как Павел говорит: «Да какие у нее ценности. Пенсионная книжка? Разбитая ваза?» и видел тошнотворно-праздничный блеск хрустальных осколков возле мертвого тела старухи. Вряд ли ваза всегда была в осколках, вряд ли эти осколки всегда, год за
Ну если только это Павел... Роман чувствовал, как ярость дурманит голову. Загадочный Рико отлупил, совсем не загадочный собственный шеф - обломал, но уж рисователь пушкинских панталон ответит Роману за всех!
Естественно, маршрутка догнала его уже возле самого дома Павла. Еще и притормаживать стала, надеясь прихватить позднего пассажира. Роман лишь злобно зыркнул на водителя, и свернул во двор. Он в очередной раз споткнулся о развороченный асфальт вокруг открытого канализационного люка - починят они его когда-нибудь?
– и остановился. На скамейке возле детской площадки, той самой, где вчера утром - неужели только вчера?
– сидели Рико и его спутница, и сейчас тоже виднелась темная, сгорбленная фигурка. И слышался тихий, задушенный плач.
– Танечка? Что случилось, Танечка? Почему ты здесь?
Она подняла мокрое лицо с заплывшими от долгого плача глазами, шморгнула носом и безнадежно ответила:
– Не нашла. Искала, искала, все вокруг оббегала - и не нашла. Ведь я же не знаю, куда он пошел, - и она снова заплакала.
Роман бессильно опустился рядом на скамейку. Он просто чувствовал как ярость выходит из него с тихим свистом умирающего воздушного шарика. Он вытащил сигарету, потом неловко покосился на Танечку и воткнул сигарету обратно в пачку.
– Давно ушел?
Танечка покачала головой.
– Около одиннадцати. И оделся, будто на прием - костюм, галстук, туфли итальянские, он их и не носил никогда, они ему жали.
– Так может он и правда на прием, или в ночной клуб?
– Один? Без меня? Что ты говоришь?
– Танечка возмущенно взглянула на Романа. Потом гневный блеск ее глас потемнел, она нервно теребила полу своего зимнего пальто, - А хоть бы и в клуб... Я на все согласна. Лишь бы...
– тихо пробормотала она, - Думаешь, я зря волнуюсь? Но ведь ночь, а еще грохот этот...
– Какой грохот?
– Ну как Павел ушел, сразу треск на улице, будто ломают что-то, а потом бух-бух, вроде сваи забивают. Под окнами у нас бухнуло, а потом все слабее и слабее, словно ушло.
– Ушло, - задумчиво повторил Роман, вспоминая ступеньки к квартире Анны Степановны, растрескавшиеся под невыносимо тяжкими шагами, - Не иначе как «Тайд» приходил.
– Какой еще «Тайд»!
– снова рассердилась Танечка, - Павел не взял денег!
– она резко вскочила, - Разве в клуб ходят без денег!? Да и вообще, что за глупости - не мог он пойти в клуб и мне не сказать, он же знает, что я волнуюсь!
Роман поймал ее за рукав и почти силой усадил обратно на скамью.
– Танечка, - осторожно начал он, - А вообще-то Павел тебе все рассказывал?
Он не столько увидел, сколько почувствовал как жалко и смущенно она улыбнулась.
– Ты насчет Анны Степановны, да? Ну был у нее Павел в ту ночь. Я проснулась, сама не знаю от чего, чувствую, дом прямо трясется весь. Я со сна не соображаю ничего, в коридор выбралась, подошла к двери. А потом мне показалось, что наверху, от Анны Степановны, вроде вскрикнули. И снова по лестнице - бух-бух. Мимо глазка что-то темное проплыло, непонятное. Я не выдержала, Павла растолкала. Все-таки она наша соседка, одинокая женщина. Он пошел проверить, что там с ней - ты же знаешь, какой он храбрый. Его долго не было, а вернулся он совершенно невменяемый.