Хроники Расколотого королевства
Шрифт:
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он разминулся с молодым человеком с открытым и приветливым лицом. Тот молча проводил Кэвиата взглядом, полным невинного любопытства. Кэвиат чувствовал, как под ливреей в бок упирается пистолет.
Леди Тамаринд пудрилась за туалетным столиком. В уголке глаза появилась крохотная морщинка, заметная лишь ей самой, но она взяла тонкую кисточку и тщательно замазала ее.
Как на безупречно напудренном лице могла появиться эта морщинка? Разве она моргнула или поморщилась? А может, нахмурилась? Но с чего?
На туалетном столике лежали два письма от имени королев-близняшек, как всегда изготовленные ее личными фальсификаторами. Она запечатала их перстнем, приобретенным в столице за огромные деньги. В своих посланиях сестры благодарили герцога за заботу об их добром имени и прилагали список горожан, кого следует немедленно арестовать. На первый раз Тамаринд включила туда лишь несколько имен. Она решила, что будет раскручивать мясорубку постепенно.
У нее не осталось ни сомнений, ни страха. Она свято уверовала, что план безупречен.
В зеркале перед собой она видела маску, заменявшую ей лицо, и не было в ней ни тени изъяна.
Леди Тамаринд положила кисточку на столик и заметила какую-то соринку в белой пудре. Что-то маленькое и темное шевелилось в белой массе, двигая лапками и прозрачными крылышками. Это была мошка.
За дверью послышались уверенные шаги. Тамаринд почувствовала, что шрам на щеке запульсировал.
Когда в замке щелкнул ключ, крокодил, мирно дремавший под клавикордами, открыл глаза и напряг мышцы. Леди Тамаринд поднялась со стула. Дверь открылась, и в комнату вошли четверо мужчин. В тот же миг крокодил разинул пасть. Он вдохнул запах, идущий от чужаков, и удивился. От них пахло непривычно — чернилами, табаком и дорожной грязью. И еще страхом, что для крокодила звучало как приглашение к обеду.
Он приподнял свое грузное длинное тело и, извиваясь по клетчатому полу, ринулся к своим жертвам.
Четверо Книжников с самым решительным видом поднимались по лестнице. Линден Кольраби проводил их взглядом. Ему стало чуть любопытно, но не настолько, чтобы окликать их, а тем более идти следом. Проще расспросить привратников. У ворот, где бдительно проверяли всякого, идущего в Медвяные сады, ему рассказали, что Книжники пришли со стороны реки. Кольраби направился к берегу.
На причале он надел перчатки и глубоко вдохнул студеный речной воздух. Он ощутил запах пороха и почувствовал приближение бури.
Неподалеку в переулке гудела толпа — там явно что-то происходило. Кольраби направился туда неспешным властным шагом, и его пропустили, вероятно посчитав, что он разберется с проблемой. Подойдя к бочке с водой, в которой плавала какая-то тряпка, он поддел ее своей тростью и поднял из воды. Тут же на плечо ему легла крепкая ладонь констебля.
— Отпечатанный текст, сэр, — прошептал констебль напряженно. — И без печати Книжников.
— Это я вижу, — сказал Кольраби. — Это ведь платье девочки? Надеюсь, она сама не в бочке?
— Нет… Она бросила его и убежала.
— Рассмотрели ее?
— А как же! Похожа на хорька с крашеными бровями и розовыми волосами. Запрыгнула в кофейню «Реченное слово».
Кольраби всмотрелся в текст на тряпке, перепугав констебля.
— Ах, Мошка Май, — пробормотал Кольраби. — В опасную игру ты ввязалась. Будет лучше, если я найду тебя раньше других.
Не успел констебль открыть рот, как молодой человек с загадочной улыбкой растворился в густеющей толпе. Люди все прибывали. Казалось, еще немного, и они посыплются в реку.
— Сэр, — обратился к констеблю патрульный.
Констебль, оглянувшись, увидел, как толпа благоговейно расступается перед роскошным паланкином, украшенным золотом и серебром. На нем красовался герб его светлости.
«О, пресвятые Почтенные, — подумал констебль, — только не сейчас».
Он столько раз мечтал удостоиться такой чести — предстать пред светлые очи герцога. Например, поймав вора, посмевшего украсть его надушенную перчатку, или арестовав злоумышленника, когда герцог проезжал мимо. Но сейчас констебль хотел лишь одного — провалиться сквозь землю, чтобы не попадаться на глаза его светлости.
Констебль утер рукавом пот с лица и подобострастно поспешил к паланкину. Поскольку он слабо разбирался в придворном этикете, то начал кланяться на ходу, отчего стал похож на семенящего горбуна.
Сперва из паланкина показался непомерно высокий сиреневый парик его светлости, а за ним — длинное приятное лицо с мушками посередине обеих щек. Это лицо улыбалось так, словно герцог держал перед собой улыбку на палочке.
— Почему, — спросило нарумяненное лицо с безумной улыбкой, — вы все на суше?
Голос герцога был тоньше, чем ожидал констебль.
— Мне доложили, — продолжал герцог, — что бандит Блит и шайка заговорщиков, ответственных за все зло, творящееся в Манделионе, безнаказанно высмеивают вас с реки.
— Прошу п-прощения, ваше высочество, нас не берет на борт ни одна лодка, — ответил констебль дрожащим голосом. — Все шкиперы говорят, что это против правил — только паромы Речников могут брать пассажиров… Я вам клянусь, ваше высочество, чего я только не делал, разве что не совал им в лицо мушкет, а они ни в какую.
— Так позовите паром!
— Ваше высочество… их нигде нет. Они все уплыли вверх по реке, на поиски какого-то бандита. Так говорят, — констебль облизнул пересохшие губы. — Есть, конечно, плавучие кофейни, но туда не пускают, пока не сдашь оружие…
— Меня туда пустят с оружием, — ответил герцог и обратился к слуге: — Фелдспар! Мою шляпу и трость.
Герцог вышел из паланкина, оставив свой непомерно высокий парик висеть приколотым под потолком. И лакей надел ему на голову прогулочный волнистый парик, напоминавший естественную шевелюру, а на него — шляпу-треуголку, украшенную павлиньими перьями.