Хроники разрушенного берега
Шрифт:
Нагруженные скарбом мужчины медленно отправились через высокоствольную захламлённую пойменную тайгу – урёму.
Триста килограммов вещей они вдвоём перетащили к избе за три ходки, а полбочки бензина вкатили на высокий речной берег.
Затем сняли с окон тяжёлые деревянные ставни, утыканные гвоздями (так защищают в тайге окна избушек от проникновения медведя), вынули засов из двери и растопили изготовленную из половины железной бочки могучую зимовочную печку. Затем Рюмин достал из лабаза матрасы, посуду и мешок с капканами и начал готовиться к промыслу.
Виталий Рюмин промышлял в тайге соболя больше пятнадцати лет и, хотя по меркам старожилов, имевших за спиной тридцать и более сезонов, считался «зелёным», всё равно был уже опытным охотником. Этот участок он получил от госпромхоза четыре года назад и уже покрыл сеткой троп с установленными на них капканами – так называемых путиков. С этих капканов он ежегодно снимал от тридцати до семидесяти соболей, половину которых сдавал в контору, а остальных продавал перекупщику за вчетверо большие деньги, нежели государству.
Кроме того, ежегодно Рюмин брал на участке пять-шесть сохатых и, по традиции, ловил в петлю медведя. Мясо лосей тоже шло на сдачу в госпромхоз, а медведя Рюмин убивал просто так – чтобы не зазнавался. Считалось, что каждый добытый на участке медведь хоть как-то снижает вероятность разорения избушки.
Медведей в этих краях не любили.
Кроме капканов, в промысле Рюмин употреблял малокалиберную винтовку ТОЗ-16 и карабин калибра 8,2. Но основным его оружием была всё же мелкашка.
Сергей Бабцев был молодым стажёром, которого Рюмину подсунул замдиректора госпромхоза. Замдиректора был якут, и Серёга Бабцев тоже был якут. Направляя Серёгу в напарники-подмастерья, замдиректора упирал на то, что Бабцев по сути таёжный человек, потомственный охотник и уже пару раз бывал на промысле.
Виталий вовсе не был в восторге от навязанного ему компаньона. Он не без оснований предполагал, что Бабцев приставлен от начальства госпромхоза следить за его промыслом, и если оное начальство сочтёт, что Рюмин утаивает от него слишком большую долю добычи, то участок перейдёт к другому хозяину. Возможно, к тому же Серёге. Который будет отдавать «лишних» соболей не перекупщику Ильхану Хаджиеву, а тому же замдиректора, и не за вчетверо, а лишь за втрое большую цену, нежели они доставались родному государству.
«Ладно, война план покажет, – подумал про себя Рюмин, осматривая невысокого сухощавого паренька. – Глядишь, припрёт тебя в тайге без радио и девок – сам сбежишь».
Радио и девок Рюмин полагал неотъемлемой частью «молодого» образа жизни. И, по сути, не очень в этом ошибался.
Сразу по прилёте Виталий занялся обустройством капканных путиков, оставив всё хозяйство на напарника.
Вести хозяйство на зимнем промысле – дело, в общем-то, нехитрое, но занудное. Его суть в высоких широтах может характеризоваться двумя словами – борьба с холодом. Нет, конечно, сюда входит и запасание воды, и поддержание проруби в нормальном состоянии, и готовка пищи… Но больше всего времени и энергии у человека забирает заготовка дров.
Потому Рюмин вручил молодому человеку бензопилу и объяснил, какие деревья в радиусе полукилометра от базы можно свалить, а какие трогать не стоит. Это разъяснение было абсолютно необходимым, потому что Рюмин, несмотря на козни начальства, намеревался охотиться на своём участке ещё минимум лет пять, и ему вовсе не хотелось иметь вокруг избы вырубленную пустыню. Потому деревья на дрова он валил с большим разбором – одну на пять-семь лесин. Кроме того, в некоторых случаях он щадил даже сухостой: например, рядом с избой торчала сухая дуплистая лиственница, где каждую весну селился дятел-желна. И эту колоду Виталий не собирался пилить ни в коем случае.
Вокруг избы лежало достаточное количество ветровальных деревьев, и именно с них Рюмин порекомендовал Бабцеву начать трудовую деятельность.
Сказал, взял за плечи мешок с капканами, мелкашку, котомку с парой банок тушёнки и буханкой хлеба и ушёл обустраивать путики и ставить капканы.
По возвращении Виталий понял, что в напарнике он ошибался. Сергей Бабцев превзошёл худшие его ожидания.
Может, он и выезжал когда-то с родственниками на промысел, но, похоже, на этом промысле ему даже кашу варить не доверяли. Все наличные пилы – и даже бензопила «Дружба» – оказались «задавлены» в кряжах разной степени мощности, и Рюмину пришлось потратить полтора дня, чтобы высвободить их из цепких древесных объятий. Изба оказалась изрядно загажена, мусор напарник предпочитал выбрасывать сразу за углом, а не выносить на пятьдесят метров в сторону, посуду не мыл, а естественную нужду справлял сразу за домиком. Рюмин сгоряча наорал на него, но про себя поставил на «молодом» крест. По здравому размышлению он даже решил, что нет худа без добра: такой охламон вряд ли разберётся в хитросплетениях промысловой жизни, и Рюмину не составит труда убедить его, что сам он еле-еле сводит концы с концами.
Жизнь, однако, собиралась преподать Рюмину урок. Только он этого пока не ведал.
Так, с переменным успехом в борьбе с природой и компаньоном, прошли три самые важные промысловые недели. Все путики были расчищены от нападавшего на них за лето валежника, старые капканы расставлены и насторожены, изготовлены стационарные площадки для новых ловушек. Рюмин с нетерпением уже ждал снега, чтобы начать лов соболя «под след».
Но раньше снега, как это обычно и бывает, пришёл мороз.
Это был настоящий мороз, не чета лёгким осенним двадцати или даже тридцати градусам ниже нуля. Сквозь атмосферу сюда достал настоящий космический холод. Именно он, наряду с летними комарами, и делает эти места абсолютно непригодными для долговременного проживания белого человека. И холод вцепился в этот край света своими когтями до самого марта. Щёлкнули, почти мгновенно замёрзнув, крупные озёра и большая река. Застонала почва, которую принялись корёжить и пучить грунтовые воды. Заскрипели и затрещали деревья.
А через три дня после прихода холодов Сергей Бабцев сжёг избу.
Как это происходило, Виталий не видал: он был на промысле. Возвратившись же, он застал ещё тёплое пожарище и дрожащего возле него Серёгу.
Со слов Бабцева, дело происходило так: он решил развести горючее маслом. Бензин отказывался растворять автол при такой температуре, и парень ничтоже сумняшеся решил канистру с топливом нагреть. Поставил ёмкость на печь, а сам вышел на улицу рубить дрова. Про свою рациональную придумку он, как водится, забыл через пять секунд. И вспомнил только, когда через три минуты изба превратилась в пылающий костёр. Спасти что-либо из избы не представлялось возможным, потому что запасливый Рюмин держал под нарами два ящика патронов, и изба трещала выстрелами, пока не сгорела дотла.
Сперва Рюмин сгоряча собирался надавать своему напарнику подзатыльников, но, поглядев на несчастного парня, понял, что никакими побоями делу не поможешь.
А ситуация складывалась очень и очень серьёзная.
Участок Рюмина располагался на самой окраине госпромхозовских угодий, и расстояние до ближайшего соседа составляло восемьдесят километров. Примерно столько же, если не больше, было до одного из ответвлений Колымской трассы. Однако путь до соседа-охотника пролегал по захламлённой густой тайге. А в самом начале зимы каждая яма, каждое понижение в почве могли скрывать главного врага человека в зимнем лесу – подснежную воду, выдавленную морозом из-под земли. Конечно, значительную часть пути можно было пройти по самой Чёломдже, да вот только быстрая Чёломджа в конце ноября ещё не совсем замёрзла, и покрывающий её лёд был неравномерен и некрепок. Потому движение по реке было чревато неоправданным риском. Дорога же до трассы лежала вдоль самого Дигдикана, и если протолкаться через полтора километра низинной тайги, то путник выходил на длинную ровную лесотундру, тянущуюся до самых предгорий. Кроме того, сама речка замерзала раньше и прочнее, чем главная водная артерия этих мест. В сторону трассы вёл невысокий перевал, который даже не очень подготовленный человек преодолевал за полдня.