Хроники разрушенного берега
Шрифт:
Человек подошёл к берегу, подкачал чёрную уродливую резиновую лодку (Вадим уже понял, что такие лодки являются главным индивидуальным плавсредством на побережье) и закачался на волнах, потихоньку приближаясь к борту.
– Здорово, Крякун! – заорал Василич. – Мы тебе охотоведа привезли, будет тебе проверку оружия делать!
– Здорово, Соловей, – радостно откликнулся Крякун. – Мне давно пора проверку оружия. Нижний ствол на ТОЗовке перестал стрелять!
– А ты пробовал меньше совать его в морскую воду? – заорал Соловей.
– Пробовал, – широко и по-доброму улыбнулся Крякун, – не получается почему-то. Кругом эта вода морская,
Расставив руки, он уцепился за леера и неожиданно легко очутился на палубе.
– Что, Крякун, медведи не лезут? – усмехнулся Соловей.
– А ты зачем спрашиваешь?
– Да как зачем – с беспокойством по твоему поводу.
– Была пара, – рассмеялся Крякун. – Не беспокойся, никто не найдёт ничего, я их в устье реки утопил. Шкуры, желчь нужны?
– Желчи много? – быстро спросил Василич.
– Не при мне разговаривайте! – быстро прикрикнул Соловей. – Я вас за такие разговоры должен арестовать и препроводить!
– Ладно, ладно, не при тебе, – умиротворяющее ответил Василич. – Сейчас на берег сойдём, ты мне там всё покажешь и продашь…
Рыббаза «Кумара» представляла собой два склада готовой продукции, длинный белый барак засольного цеха, небольшую аккуратную будку цеха икорного, трактор, два грузовых автомобиля (один из которых при ближайшем рассмотрении оказался «Студебеккером» времён Великой Отечественной войны). Рабочие и рыбаки жили в вагончиках по четыре койки в каждом, а бригадир и Крякун имели по собственному балку.
– Чё всю зиму делал? – для проформы спросил Соловей.
– Как чё? – искренне удивился Крякун. – Навагу ловил. Чуток краба. А в остальном спал. Печку топил, снова спал. Потеплее стало – начал на улицу выходить. Пошли мишки на побережье – я по ним пострелял маленько, чтоб в кухню не лезли.
– А птица хорошо летела? – задал Соловей профессиональный вопрос.
– А кто ж её знает – летела она или не летела? – искренне удивился Крякун. – У меня в вагончике она не летела – это точно. Вопчем, давайте – я вам желчь, вы мне деньги. Ну и водки пузыря два в придачу!
– Не многовато ли два? – задумался Василич. – С кем ты её здесь пить будешь?
– Как с кем? А с чайками! – задорно сказал Крякун. – Чайки – они тоже люди. Такие же жадные гады…
Речка Атаскан. Дед-краболов
Катер обогнул очередной мыс со стоящим чуть поодаль в море огромным камнем-обелиском. Поверх обелиска красовалась огромная копна веток. Начинался этот «дровяной склад» в основании глубокой трещины и тянулся вверх, заполняя её выше человеческого роста, выходя на вершину скалы плоской неряшливой платформой. Над мысом нарезала круги огромная птица неестественной красоты – чёрная, с белыми плечами крыльев и хвостом и ярким жёлто-оранжевым клювом.
– Гнездо орла, – ткнул пальцем Василич. – Представляешь, в море с берега на скалу скока дров натаскал!
– Не орла, а орлана. Слушай, Василич, а давно здесь это гнездо? Оно по трещине метра на три вверх тянется, – поинтересовался Соловей.
– Первый раз я Корнилова в 67-м году обходил, – хмыкнул Василич. – Уже тогда орёл здесь жил.
За мысом горы чуть-чуть отступали от берега, образуя чашеобразную низину, сплошь заросшую тёмным кедровым стлаником. Выше стланика горы сплошняком покрывал снег.
– Здесь браконьерская база краболовов стоит, – снова сказал Соловей, направив
– Да они у вас здесь вроде везде стоят, – попытался поддержать разговор Вадим.
Он уже понял, что охотовед Соловей, капитан Василич и бывалые матросы Перец и Степан обладают неистощимым запасом самых невероятных историй о любом месте Охотского побережья. И так как рассказывать эти истории друг другу им осточертело ещё в каменном веке, то сейчас они просто вываливают на него свой мешок баек обо всех творившихся в этих местах идиотизме и злодействах. Он также обратил внимание на то, что эти четверо и истории свои рассказывают по-разному. Капитан Василич – с лёгким подтруниванием над героями и самим собой, буде он одним из этих героем оказывался. Перец – с детской непосредственностью и радостью (особенно его радовало, если в его историях кто-то тонул, горел заживо, стрелялся или вешался: видимо, это доставляло особое удовольствие его «толстовской» натуре). Степан повествовал сжато и по-репортёрски точно, стараясь ничему не давать оценок. Володя же Соловей говорил обо всём со злостью.
– Здесь стланик огромный – выше роста. И избушка врублена в него так, что можно по берегу рядом пройти и её не заметить. Печка в ней сейчас уже, наверное, совсем сгнила. Но вот года четыре назад туда высадили одного очень интересного типа. В общем, история эта состоит из трёх частей, – завершил Соловей свою мысль. – И сам я был свидетелем только её завершения.
В общем, сколько-то лет назад в устье реки Атаскан располагался детский экологический лагерь. Ну жизнь у персонала таких лагерей всегда довольно напряжённая: то медведей надо от детей отгонять, то детей от медведей, то у кого-то понос, то кто-то в реке искупался – живёшь, как на передовой с фашистами, в общем. И тут ко всей этой напасти одним прекрасным утром они замечают, что со стороны Города пришёл мерзкий браконьерский катер и разгружается в пяти километрах от них. Про то, что здесь есть какая-то избушка, в лагере даже не подозревали.
Ну понятно, идёт высадка. Лодка снуёт туда-сюда, потом катер уходит, а из кустов поднимается струйка дыма.
Так и жили они бок о бок дней десять: воспитатели глядят за детьми, но время от времени посматривают и в сторону неизвестного лагеря – не припрутся ли оттуда пьяные с оружием водку просить.
Однако никто не приходит. Рано утром лодка резиновая выходит в море, ставит краболовки, вечером их снова собирает.
Уже привыкли к ней.
И как-то утром, когда погода была – полный штиль и море – как ртуть, наблюдатели увидали, как резиновая лодка под грузом по-черепашьи отчалила от берега и медленномедленно уползла за мыс Корнилова. А после того как на следующий день и ещё на следующий из кустов не поднялась ставшая уже привычной струйка дыма, обитатели детского лагеря поняли, что их таинственный сосед уплыл навсегда.
Надо сказать, что тем самым он поверг независимых наблюдателей в изумлённое состояние.
Ибо для того чтобы попасть в ближайший населённый пункт, таинственному браконьеру надо было обогнуть сто пятьдесят километров береговой линии. Очень говнистой линии, замечу. Вся в непропусках и не приспособленная для высадки, если погода хоть чуть-чуть ухудшится… Но в конце концов все сошлись на том, что, скорее всего, за мысом располагался другой браконьерский лагерь, гораздо лучше оснащённый, на котором базировался другой, не видимый из детского лагеря катер.