Хроники Сен-Жермена
Шрифт:
— А с чего бы этим сыщикам так мной интересоваться? — спросил Ракоци, когда двое на сцене решились дать публике передышку.
— Я уже говорила: вы — иностранец, богач. В вас можно ткнуть пальцем как в заморского паука, тянущего последние соки из американских трудящихся. С ростом инфляции такое всегда происходит. Все считают, что Эйзенхауэр должен что-нибудь сделать. Но что? — Она тронула вырез платья, уже почти сожалея, что не украсила свой туалет ничем, кроме миниатюрного бриллиантового колье — недавнего подарка Итало.
— Сколько
— Кто знает? По крайней мере до тех пор, пока конгресс в состоянии диктовать газетам, о чем нужно кричать. Конгрессмены, естественно, раздувают шумиху. Им ведь приходится хлопотать, чтобы не вылететь из своих тепленьких кресел Что, например, станет делать спикер Сэм, если его отправят обратно в Техас?
— И вам рассказал об этом ваш брат? — спросил Ракоци, уточняя.
— Да. Бедняга Честер! Он прилетел сюда на пару недель по делам и скоро опять улетит. Это ужасно! — Алексис поерзала в кресле. Многослойный шифон ее платья обиженно зашелестел.
Благоуханьем и цветамиВлечет стихи мои в ваш сад.Я сам, взмахнув словес крылами,Там оказаться был бы рад!— И каков же он, этот грек?
— Не знаю, мы плохо знакомы. Через его соседку. — Ракоци лишь на секунду позволил своему взгляду задержаться на прелестной головке и слегка обнаженном плече особы, сидящей рядом с красавцем.
— А она какова? — Вопрос прозвучал слишком резко, и Ракоци вздернул бровь.
— Она мой давний и добрый друг, и я ее очень ценю. — В тоне ответа угадывалось достаточно холодка, чтобы титулованная американка сообразила, что зашла за какую-то грань.
— Я не имела в виду… — Она уже не могла что-то исправить и потому лишь пожала плечами, решив отступить на более безопасную почву. — Даже если вы безупречны, ваши родственники или знакомые вполне могут скомпрометировать вас.
— Мои родственники? — повторил Ракоци. — Их почти нет. А знакомые? Их слишком много.
— Вот-вот. Но… если ты знаешь кого-то, кто знает кого-то, кто знает кого-то… и так далее… из тех, что могут сочувствовать коммунистам, — это замечательный повод обвинить в том и тебя. Поймите, у них имеется тысяча способов отравить вашу жизнь.
— Скорее наоборот, — уронил загадочно Ракоци. — Но это не важно.
— Они мастера разводить бури в стакане воды. — Алексис притихла, прислушиваясь к первым звукам фортепиано, потом зашептала вновь: — Вам следует как-то обезопасить себя. Я обещала Честеру вас познакомить, но не думаю, что он захочет говорить об этих вещах.
— И я не думаю, — согласно кивнул Ракоци.
Музыка отзвучала, объявили антракт. Певцы поклонились. Поклонился и пианист. Работники сцены дали верхнее освещение. Публика завздыхала, зашуршала, задвигалась, как просыпающийся дракон.
— Интересно, куда направится грек?
— Не
— Тут прорва народу, — вздохнула Алексис, опираясь на руку спутника. Трехдюймовые каблуки делали ее уж совсем долговязой.
— Не волнуйтесь, он от нас не уйдет, — улыбнулся Ракоци и повел баронессу к бару. — Итало знает о ваших маленьких приключениях?
— И да и нет. Он понимает, что я небезгрешна, но предпочитает не вдаваться в детали. — Она ощутила пульс под колье, словно нить бриллиантов вдруг стянула ей шею.
— И вас это не беспокоит? — Ракоци кликнул официанта. — Если нет, ваше положение можно назвать очень выгодным.
— Надеюсь, что так, — сказала Алексис. Пока откупоривали шампанское, она еще раз задумалась над вопросом. — На сегодняшний день меня все устраивает. А лет через пятнадцать я, возможно, буду думать совсем по-другому. Итало такая жена, как я, более чем подходит. Я ведь из Нью-Гэмпшира, а не из Рима, Неаполя или Венеции, и мне в глазах его соотечественников простительно многое из того, что не сошло бы с рук итальянке. Все, так или иначе, расставлено по местам. — Она приняла протянутый ей бокал. — А вы разве не хотите?
Уплатив непомерно высокую цену за игристый напиток, Ракоци укоризненно покачал головой.
— Алексис, вы же знаете, я не терплю спиртного.
— Ах да, — рассеянно покивала она. — Что ж, тогда я выпью одна.
— Удачи, моя дорогая. — Взгляд его темных глаз посветлел. — Удачи, которая уже рядом, — сказал он, кивая в сторону грека, рука об руку с невысокой гибкой француженкой пробивавшегося через толпу. — Синьор Афанасиос! — Оклик был вроде негромок, но перекрыл многоголосье фойе.
Грек завертел головой, потом по подсказке спутницы глянул в сторону Ракоци.
— Ах, это вы! Мой венгерский друг. Я вас не сразу увидел. — Он шел через фойе — высокий, самодовольный, обнажая в улыбке великолепные белые зубы.
— Добрый вечер, — сказал Ракоци, пожимая ему руку. — Вы не знакомы с баронессой делла Пиаджиа, синьор Афанасиос?
— С баронессой? — переспросил грек, целуя пальцы новой знакомой. — Простите, но вы ведь, похоже, американка?
— Да, вы правы, — ответила, чуть краснея, Алексис. Повышенное внимание ей было приятно. — Я баронесса по мужу.
— И это не кто иной, как Итало делла Пиаджиа? — предположил Афанасиос. — Наслышан о нем, человек он незаурядный. — Улыбка грека на миг сделалась хищной. — Да, позвольте познакомить вас с моей спутницей. Профессор де Монталье, — сказал он непринужденно. — Она с недавнего времени занимается греческой стариной, что весьма помогает делу сбережения наших национальных сокровищ.
— Профессор? — удивилась Алексис, ибо женщине, ей представленной, на вид никак нельзя было дать более двадцати лет.