Хроники Сэнгоку. Сказание о Черной Цитадели
Шрифт:
Но теперь, невзирая на зловещий облик, он стоял перед ней. Живой. А рубиновое море его глаз дарило тепло. Девушка собиралась наплевать на все и бросится в объятия возлюбленному брату, как вдруг легкое и бесшумное движение в толпе, моментально сменило блаженный настрой Сабуро на враждебный.
– Мицухидэ.
Капитан хотел воспользоваться трогательной сценой воссоединения брата с сестрой и незаметно улизнуть, однако не взял в расчет, что впредь от этих глаз ничто не ускользнет. Холод проскреб по спине Акэти Мицухидэ ледяным лезвием, и почудилось, что на него наставили тысячу мечей. Он замер, старался дышать ровно и унять дрожь в руках, но Татсусиро чувствовал его страх так же четко, как волки чувствуют запах крови.
– Татсусиро-сама! Я, Акэти Мицухидэ, с этого момента присягаю вам на верность!
– Мицухидэ, – прорычал красноглазый, – я должен тебе кое-что вернуть.
Акэти показалось, что его сердце вот-вот проломит грудную клетку и убежит в неизвестном направлении, он учащенно дышал, рассматривая пыль и капли свежей крови на полу, и подсознательно молился всем богам сразу. Новоиспеченный владыка Черной Цитадели упивался сим долгожданным моментом. Моментом, когда все те, кто насмехался и шпынял беззащитного мальчика, будут поглощены страхом, а в особенности эта змея – Акэти Мицухидэ.
Танто со звоном вонзился в пол, едва не угодив в руку капитана. В этот момент тот настолько сжался, что вызвал у Татсусиро ядовитую ухмылку.
– В тот страшный день ты вселил в меня надежду, Мицухидэ. Я принимаю твой меч к себе на службу.
Капитан прижался так плотно к полу в поклоне, что чуть ли не вдыхал пыль и обломки с досок.
– Но не думай, что я когда-нибудь забуду, какую службу ты сослужил Дзиро Куроносукэ.
В небе брезжал рассвет, окатив постельными красками небесное полотно от бледно-желтого цвета к фиалковому. Над острыми макушками сосен затаился острый месяц, звезды одна за другой таяли на холодном зимнем небосклоне. Снегопад, наконец, отступил. Великан Фудзияма на фоне предрассветного неба казался плавником огромного подводного чудища, вздымающегося над черным морем леса Дзюкай.
Солнечный свет только лизнул крыши домов, а центральная площадь уже собрала всех жителей города. Непонимание и волнение отражали их сонные лица. Стоял приглушенный гул, но, когда на площадь ровным порядком вышли достопочтимые офицеры Цитадели – обратился мертвой тишиной. Облаченные в белые кимоно, они покорно опустились на заранее подготовленные для грядущего обряда коврики. Собравшиеся могли видеть их бледные лица, но также ощущали смиренный настрой, обусловленный благодарностью к тому, кто осудил их и предоставил такой щедрый дар, как шанс смыть свой позор благородным обрядом сэппуку.
Шестеро самураев, не переговариваясь и не обмениваясь взглядами, подняли с ковриков ритуальные кинжалы. В этот момент на площади появился высокий седоволосый субъект, облаченный в дорогой наряд черного цвета.
Наката Сосуке с ужасом распознал в чертах лица юноши Оду Нобунагу. Он прижал обе руки к груди, раскрыл рот и не отводил ошарашенного взгляда. Другие же не признали в молодом самурае одного из казненных ранее учеников, перешептывались и спорили.
Юноша встал за спинами осужденных, внимательно наблюдая; одним лишь взглядом распорядился, чтобы к ним подошли назначенные для проведения ритуала кайсяку 40 , коих выбрали случайным образом из младшего офицерского состава. Шестеро самураев скинули с плеч кимоно, оголив свои тела по пояс, легкими и уверенными движениями обнажили лезвия кинжалов. В ответ на эти действия, кайсяку извлекли из ножен катаны, приняли стойки, занеся мечи высоко над головами.
40
Помощник при совершении обряда сэппуку.
Тишина резала слух, никто даже не пикнул, пока осужденные вспарывали себе животы. Кто-то еле слышно охнул, только когда кайсяку резким взмахом мечей отделили головы от тел, облегчив тем самым участь осужденных.
Непонимание представшей картины выросло до уровня вызывающей страх неизвестности. Люди боялись обмениваться комментариями с рядом стоящими и лишь мысленно вопрошали себя: «Кто этот юноша?», «Где Дзиро Куроносукэ-сама?»
Акэти Мицухидэ стоял по правую руку от новоиспеченного командира, и никто прежде не видел его настолько запуганным и жалким. Суровая судьба соратников быстро сбила с него спесь и нахваленное бесстрашие.
– Дзиро Куроносукэ – мертв, – заявил громко Татсусиро Сабуро всем собравшимся. – Его порочная власть опутала это место щупальцами растленности, насквозь пропитала похотью и другими премерзкими пороками. Он настолько поработил ваши безвольные умы, что вы напрочь позабыли об истинном назначении Черной Цитадели. – Он выдержал театральную паузу, обводя площадь острым взглядом. – Я верну Цитадели былое величие и обещаю, что вы никогда не пожалеете, что служили под моим началом. Только сомкнув ряды, мы добьемся желаемого, только сплоченность и единые цели принесут нам победу в грядущих испытаниях.
Страна находится в состоянии войны уже слишком долго, и я не собираюсь отсиживаться за стенами города, не намерен возлагать всю грязную и кропотливую работу на плечи других. Я желаю видеть Японию процветающей и сильной, как когда-то пожелал ее такой видеть Такахиро Рюсэй. Но одному мне не справиться. Без вас мне не достичь цели, не пройти этот тернистый путь. Поэтому взамен на мое покровительство я прошу от вас лишь преданности. Не мне, а общему делу. Я не требую от вас слепого повиновения, но прошу доверить мне опеку над вашими судьбами! – Волнение и возбуждение переполняло его сильный голос, он всматривался в лица собравшихся пламенным взором, но нашел в их глазах вовсе не то, что ожидал увидеть. Страх, сомнения, недоверие – отражали глаза этих вдруг оробевших людей. – Кто не разделяет моих взглядов, – продолжил, сбавив обороты, – или не желает признавать меня как лидера – могут уйти прямо сейчас. Ворота открыты, вас никто не остановит.
Притихшая толпа как будто зашевелилась, расправилась, молча переглядывалась, и не нашлось ни одной души, что пожелала бы покинуть город. Был ли это страх? Или же они поверили в грядущие изменения к лучшему? Тогда сложно было рассудить, но Татсусиро Сабуро с наслаждением отметил внезапную покорность определенных личностей, для которых покорность была прежде чуждым чувством.
Всю следующую неделю Татсусиро не покидал своих покоев, с головой погрузился в пергаменты и карты; в скором времени пол и стол в несколько слоев покрылись горами бумаг. Он ни с кем не разговаривал, никому не давал аудиенции. Не позволил себя отвлекать даже сестре.
Спустя шестнадцать дней Акэти прибыл с докладом и новостями из соседних земель. Он отметил, что под глазами молодого человека легли синие круги, однако взгляд не утратил леденящего холода, не подавал даже малейших намеков на усталость. Капитан доложил, что реконструкция стен и ворот успешно завершена, что внесены ранее оговоренные изменения в устав.
Сабуро долго водил строгим взглядом по пергаменту, по завершению одобрительно кивнул головой и скрепил внесенные в устав изменения своей собственной печатью. Больше не было показательных турниров, отменилось деление на элиту и всех остальных. Зато разнообразился вид войск, численность которых он собирался непременно приумножить. Теперь в состав армии входила тяжелая кавалерия, копейщики и лучники асигару, знаменосцы и писари, конная и пешая стража. Мицухидэ сильно удивился таким познаниям юноши в военном деле, стремился давать советы, но в ответ получал насмешки и язвительное недоверие.