Хроники Тамула
Шрифт:
– Не надо самопожертвований, Ксанетия, – едко бросила Афраэль. – У меня от таких слов зубы ноют. Поговори с Беллиомом, Спархок. Узнай, как мы должны все проделать.
– Голубая Роза, – позвал Спархок, касаясь пальцами шкатулки, скрытой под матросской робой.
«Я внемлю тебе, Анакха», – голос Беллиома прозвучал в его сознании едва слышным шепотом.
«Мы прибыли туда, где лежит смертельно раненная Сефрения».
«Хорошо».
«Что делать нам теперь? Молю тебя, Голубая Роза, не подвергай еще большей
«Мольба твоя недостойна, Анакха, ибо говорит она о недостатке веры. Начнем же. Преклони свою волю передо мною. Твоими устами должен я говорить с анарой Ксанетией».
Странная, отрешенная апатия нахлынула на Спархока, и он ощутил, как его сознание непостижимым образом отделяется от тела.
– Внемли мне, Ксанетия. – Странно изменившийся голос тем не менее принадлежал Спархоку, однако он не ощущал, что говорит.
– Со всем вниманием, Творец Миров, – изможденным голосом отозвалась Ксанетия.
– Пусть Богиня-Дитя поддержит свою сестру. Мне понадобятся твои руки.
Афраэль проскользнула на кровать и бережно приняла Сефрению из рук Ксанетии.
– Возьми шкатулку, Анакха, – приказал Беллиом, – и передай ее анаре Ксанетии.
Спархок неловкими дергающимися движениями высвободил шкатулку из-под рубахи и стянул через голову кожаный ремешок.
– Собери вокруг себя всю умиротворенность, что вложило в тебя проклятие Эдемуса, Ксанетия, – продолжал Беллиом, – и заключи шкатулку – и суть мою – в свои руки, дабы твой покой снизошел на то, что будет в твоих руках.
Ксанетия кивнула и, протянув сияющие руки, взяла шкатулку у Спархока.
– Очень хорошо. Теперь заключи Богиню-Дитя в свои объятия. Обними ее и передай ей меня.
Ксанетия обхватила руками разом Афраэль и Сефрению.
– Превосходно. Разум твой быстр, Ксанетия. Так даже лучше. Афраэль, открой шкатулку и возьми меня. – Беллиом помолчал. – Без шуток, – предостерег он Богиню-Дитя, не прибегая на сей раз к архаичной речи. – Не пытайся уловить меня своими хитростями и нежными касаниями.
– Не говори глупостей, Творец Миров.
– Ведома ты мне, Афраэль, и ведомо мне, что ты куда опаснее, нежели был Азеш и есть Киргон. Устремим же все свои силы на то, чтобы исцелить сестру твою.
Богиня-Дитя открыла шкатулку и вынула сияющую Сапфирную Розу. Спархок с изумлением заметил, что слепяще-белое свечение Ксанетии обрело голубоватый оттенок, смешавшись с сиянием Беллиома.
– Приложи меня, подобно целительному снадобью, к ране, дабы мог я исправить вред, причиненный Заластой.
Спархок был солдатом и хорошо разбирался в ранах. Он похолодел, увидев глубокую кровоточащую рану под левой грудью Сефрении.
Афраэль бережно приложила к ране Беллиом.
Голубое свечение окутало Сефрению. Она приподняла голову.
– Нет, – слабым голосом проговорила она, пытаясь оттолкнуть руку Афраэли.
Спархок поспешно взял ее руки в свои.
– Не тревожься, матушка, – сказал он мягко, – мы обо всем позаботились.
Рана в груди Сефрении сомкнулась, оставив уродливый багровый шрам. Затем, у них на глазах, под воздействием Сапфирной Розы шрам стянулся в тонкую белую ниточку, которая все бледнела и бледнела и в конце концов исчезла.
Сефрения зашлась в кашле – булькающем, клокочущем кашле, какой бывает обычно у спасенных из воды людей.
– Передай мне вон тот таз, Спархок, – приказала Афраэль. – Ей нужно очистить от крови легкие.
Спархок взял с ночного столика большой неглубокий таз и протянул ей.
– Вот, – добавила она, – забери это. – Она вернула Спархоку уже закрытую шкатулку, взяла таз и подставила его под подбородок Сефрении.
– Вот и хорошо, – ободряюще приговаривала она, когда маленькая женщина начала с надрывом выкашливать сгустки свернувшейся крови. – Избавься от нее, так и надо.
Спархок отвел глаза. Процедура была не из приятных.
«Будь спокоен, Анакха, – мягко проговорил в его сознании голос Беллиома. – Враги твои остались в неведении о том, что произошло. – Камень помолчал. – Надобно мне отдать должное Эдемусу, ибо он весьма хитроумен. Сдается мне, никто более не постиг всей истинной важности совершенного им. Прокляв детей своих, тем самым надежно укрыл он их от врагов. Существо мое содрогается при мысли о том, какую боль довелось ему испытать».
«Я не понимаю», – откровенно сознался Спархок.
«Благословение, Анакха, звенит и рассыпается в сиянии, точно звон колокольцев, проклятие же темно и безмолвно. Будь свет, что исходит от анары Ксанетии, благословением, весь мир услышал бы и узнал заключенную в нем безмерную любовь, однако же Эдемус сделал сей свет проклятием, и в том его мудрость. Проклятые изгнаны и сокрыты, и никто – ни люди, ни боги – не в силах услышать и узнать время их появления либо ухода. Взяв шкатулку в руки свои, анара Ксанетия сокрыла целиком звук и ощущение моего присутствия; когда же обняла она Афраэль и Сефрению и укрыла их в сияющей своей тьме, никто живой не сумел учуять меня. Подруга твоя в безопасности – пока. Враги твои не ведают о том, что случилось».
Сердце Спархока воспарило.
«Всем сердцем, Голубая Роза, сожалею я о том, что мне недостало веры», – искренне извинился он.
«Виной сему твое горе, Анакха. Всем сердцем я прощаю тебя».
– Спархок! – голос Сефрении прошуршал слабым шепотом.
– Да, матушка? – Он быстро шагнул к кровати.
– Тебе не следовало соглашаться на это. Ты подверг Элану страшной опасности. Я думала, ты крепче.
– Все в порядке, Сефрения, – заверил он. – Беллиом только что мне все объяснил. Никто ничего не узнал о том, что мы лечили тебя.