Хроники Тамула

Эддингс Дэвид

В замке тоже заметны были кое-какие перемены. Император находился в синей гостиной на втором этаже, и с ним, кроме баронессы Мелидиры, Эмбана и Оскайна, были также три его супруги – Элисун, Гахенас и Лиатрис. Элисун, пожалуй, бросалась в глаза больше прочих, потому что была одета весьма скромно.

– Боже милостивый, Вэнион! – воскликнул Эмбан при виде магистра пандионцев. – Что с тобой стряслось?

– Я женился, ваша светлость, – ответил Вэнион, небрежным жестом пригладив каштановые волосы. –

Это был один из свадебных подарков. Тебе нравится?

– Ты выглядишь просто нелепо!

– О, – возразила Сефрения, – я бы так не сказала. Мне это очень нравится.

– Полагаю, нам надлежит вас поздравить, – с изысканной вежливостью произнес Сарабиан. Тамульский император разительно переменился. В нем были уверенность и властность, каких раньше не замечалось. – Имея в виду препятствия религиозного характера, кто же совершил церемонию?

– Ксанетия, ваше величество, – ответил Вэнион. – Дэльфийская вера не возражала против нашего брака. Сарабиан огляделся.

– А где же Ксанетия? – спросил он. Сефрения указала пальцем вверх.

– Там, ваше величество, – печально ответила она, – вместе с остальными дэльфами.

– Что?! – переспросил ошеломленный император.

– Эдемус забрал их с собой, Сарабиан, – пояснила Флейта. – Видимо, они с Беллиомом заключили какое-то соглашение. – Она огляделась. – А где Даная?

– В своей комнате, Божественная, – ответила баронесса Мелидира. – Она немного утомилась и раньше обычного отправилась спать.

– Пойду скажу ей, что ее мама вернулась, – объявила Богиня-Дитя, направляясь к двери, ведущей во внутренние покои.

– Мы получили несколько донесений, – говорил министр иностранных дел Оскайн, – но все они чересчур общие: «Война выиграна, мы победили» и тому подобное. Прошу прощения, королева Бетуана. Твои атаны – великолепные гонцы, но из них невозможно вытянуть подробности. Она пожала плечами.

– Возможно, это общий недостаток нашей нации, Оскайн-министр.

Бетуана, как всегда теперь, стояла рядом с молчаливым Энгессой и явно не хотела отпускать его от себя даже ненадолго.

– Больше всего меня озадачивает невнятное послание, которое я получил от своего брата, – признался Оскайн.

– Итайн-посол сейчас очень занят, – с невинным видом пояснила Бетуана.

– Вот как?

– Когда прошлой осенью его послали в Кинестру, он весьма близко подружился с атаной Марис. Он не отнесся к этому серьезно – в отличие от нее. Она отправилась искать его и, найдя его в Кирге, забрала с собой в Кинестру.

– В самом деле? – отозвался Оскайн без малейшей усмешки. – Что ж, – пожал он плечами, – Итайну так или иначе пора бы остепениться. Насколько я помню, атана Марис весьма энергичная женщина.

– Да, Оскайн-министр, и весьма решительная. Думаю, что дни холостяцкой жизни твоего хитроумного братца сочтены.

– Какая жалость, – вздохнул Оскайн. – Прошу прощения… – И с этими словами он довольно поспешно удалился в соседнюю комнату, из которой тут же до неслись взрывы приглушенного хохота.

А затем в комнату вбежала Даная с развевающимися волосами и бросилась в объятия матери.

Лицо Сарабиана помрачнело.

– Кто же, в конце концов, убил Заласту? – спросил он. – Если уж на то пошло, именно он был причиной всех наших бед.

– Заласта не мертв, – с грустью ответила Сефрения, усаживая к себе на колени Флейту.

– Не мертв? Как же ему удалось уйти?

– Мы отпустили его, ваше величество, – ответил Улаф.

– Вы с ума сошли? Вы же знаете, что он может натворить!

– Он больше ничего не натворит, ваше величество, – отозвался Вэнион, – разве что подожжет где-нибудь траву.

– Этого не случится, Вэнион, – поправила его Флейта. – Этот огонь – духовный, а не физический.

– Может быть, кто-нибудь все же объяснит мне, в чем дело? – осведомился Сарабиан.

– Заласта, ваше величество, появился на свадьбе Сефрении, – сказал Улаф. – Он пытался убить Вэниона, но Спархок остановил его. Затем наш присутствующий здесь друг хотел сотворить с Заластой что-нибудь непоправимое, но тут появился Кхвай и предъявил свои права на Заласту. Из политических соображений Спархок признал эти права, и тогда Кхвай вверг Заласту в огонь.

– Экая мрачная идея, – содрогнулся Сарабиан и посмотрел на Сефрению.

– Но ты же говорила, что он не мертв, а сэр Улаф только что сказал, что он сгорел.

– Нет, ваше величество, – поправил его Улаф, – я сказал только, что Кхвай вверг его в огонь. То же самое произошло с бароном Пароком.

– Кажется, тролличье правосудие мне по душе, – с недоброй усмешкой заметил Сарабиан. – И долго они будут гореть?

– Вечно, ваше величество, – мрачно ответил Тиниен. – Огонь этот – вечный.

– Боже милосердный!

– Это было куда больше, чем я рассчитывал сделать, – признался Спархок, – но, как уже сказал Улаф, тут были замешаны политические соображения.

Они проговорили допоздна, вспоминая в подробностях о минувшей кампании, о спасении Эланы и Алиэн, об освобождении Беллиома и последней схватке между Спархоком и Киргоном. Спархок тщательно подчеркивал, что в этом поединке он был лишь орудием Беллиома, и во всеуслышание объявил, что он большее не Анакха. Он хотел, чтобы никто больше не вспоминал об этой части его жизни.

Во время этого долгого разговора Сарабиан рассказал им о покушении на его жизнь, которое устроили Шакола и Тореллия.