Хроники железных драконов
Шрифт:
— Я знаю, ты хочешь его разрушить. Ты хочешь убить мою жабу!
— У тебя есть жаба?
— Большущая жаба, я думаю, ты с ней знаком. Она такая большущая, что не может покинуть свой бар и целыми днями слушает радио и читает газету. Она мне что-то про тебя говорила, только я не помню что.
— Ты имеешь в виду Герцогиню? Эсме, держись от нее подальше, эта тварь предаст кого угодно.
— Вот, я вдруг вспомнила, что сказала мне жаба! Она сказала, что ты ее не любишь. Но я-то ее люблю! Она такая милая, она давала мне крендельки.
— Эсме, тебе нужно отсюда уйти. Тебе нужно поискать какое-нибудь убежище. Город горит…
И только тут Вилл понял, что никакого пожара нет. Боевые драконы, тучами врезавшиеся
— Ладно, Эсме, — пробормотал он, смущенно отводя глаза. — Я буду хороший.
Эсме выпуталась из его рук, прижалась лобиком к его лбу и спросила, глядя прямо ему в глаза:
— Честное слово?
— Честное слово. Но все равно здесь не стоит оставаться. Ты можешь выбраться из дворца и чтобы никто не поймал?
— Ну конечно могу, я же везучая.
— А меня с собою можешь провести?
— Тебя? — На личике Эсме появилось сомнение — Вряд ли мое везение такое уж сильное.
— Конечно нет, да я и сам так не думал. — Вилл чмокнул девочку в лобик и опустил ее на пол. Он был совсем уже готов шлепнуть ее по попе и отослать прочь, когда глаз его зацепился за нечто непонятное. — А что это за большая булавка приколота спереди к твоему свитерку?
— Ну да, конечно, это для памяти. У меня же было для тебя письмо. Только оно мне мешало, и я его куда-то засунула. — Эсме порылась в кармане джинсов и извлекла мятый-перемятый конверт. — Вот оно.
— Благодарю, — поклонился Вилл без малейшей тени иронии. На конверте было написано «Прочесть без промедления», однако он сунул его в карман, не заглядывая внутрь. — А теперь беги! С тобою все будет в порядке.
— Я знаю, — согласилась Эсме. — Я же везучая. И убежала, весело взбрыкивая ногами.
Теперь Виллу предстояло решить, что же делать дальше. Он не хотел больше садиться на Обсидиановый Престол — а вдруг не удастся обуздать дракона? Да и быть оружием лордов Вавилона в их войне против Запада, ему тоже совсем не хотелось. Сила, полученная им по наследству, была слишком огромна, чтобы быть в распоряжении одной единственной личности. Как царь он был бы постоянной угрозой безопасности этого города, а с ним и всего остального мира, а потому он должен был устраниться. Тем или другим способом.
Два извива коридора, один поворот, длинная лестница, ведущая вверх, и Вилл вконец заблудился. Заблудиться — это просто чудесно, если у тебя есть время и настроение наслаждаться этим чудом. Все ново и удивительно, даже тяжелые медные плевательницы. Муравейник служебных коридоров, долженствующих скрывать от барского взгляда слуг, просто поражает. Вилл неизбежно задержался бы поудивляться надписи «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ ЦАРЯ», сделанной по трафарету на внутренней стороне двери, чья лицевая сторона была ничем не примечательна, не услышь он голоса, гулко отдававшиеся на лестнице. Дворцовый персонал явно возвращал себе утраченные позиции. Он ломанулся в какую-то дверь и попал в коридор, сплошь уставленный алебастровыми статуями и часами из золоченой бронзы.
Затравленное животное не бежит со всех ног, когда хищника еще не видно, но экономит силы для решительного броска. Вот так и Вилл. Он неспешно побежал по коридору, а когда где-то за спиной распахнулась дверь, ускользнул в ближайшую комнату.
И не комнату, собственно, а неясного назначения зал со слишком, как и везде здесь, высоким потолком и красного дерева стенными панелями, на которых были искусно вырезаны некие нимфы в греческих шлемах. В зале имелась еще одна дверь, но по проверке там оказалась лишь маленькая кухонька. А топот бегущих по коридору ног становился все громче.
Вилл распахнул окно и выбрался на карниз.
Карниз был узенький. Ветер был холодный. Вилл притворил за собой окно и, прижимаясь спиной к стене, чуть отошел в сторону, чтобы из зала не было видно. Затем случайно посмотрел вниз, почувствовал, что кружится голова, и чуть не упал.
А падать пришлось бы долго, можно было бы, наверное, даже и заскучать. Внизу проплывали облака, сквозь их просветы проглядывала земля. Она выглядела недостижимо далекой и невероятно романтичной. Ему страстно хотелось быть сейчас там, внизу, на обочине какой-нибудь из паутинно-тонких дорог, стоять, выставив руку с отставленным большим пальцем, и ловить попутку, которая подбросит его поближе к Лемурии.
Из только что покинутого им зала донеслись приглушенные голоса. Вилл затаил дыхание. Но никто так и не догадался выглянуть в окно, и через пару минут все стихло.
Вот уж влип так влип. Он боялся вернуться, а пройти по карнизу дальше просто не мог физически. Вилл сунул совсем окоченевшие руки в карманы и наткнулся на то самое письмо.
Решив, что самое место и время, он вынул его и начал читать.
Дорогой сын.
Теперь-то ты все уже знаешь! Прости уж, что я сыграл с тобой такую скверную шуточку, но что мне было еще делать? Вавилон нуждался в царе, а я для этой роли немного староват и слишком уж независим во мнениях. Да и не я, собственно, решил втягивать тебя в это дело. Престол пустовал настолько долго, что сам уже начал тебя искать. Он тебя притягивал. Не будь моего вмешательства, нашли бы тебя на этом поезде, шедшем из лагеря «Оберон», — и когда бы тебя сделали царем, ты не был бы готов принять то решение, которое ты только что принял.
Ну конечно же, я не знаю, чего ты там решил, выбор был полностью твой, но мне кажется, что я изучил тебя довольно подробно. Так вот, если я не ошибаюсь — а когда это я ошибался? — ты ищешь, куда бы приложить вновь обретенные силы, и пытаешься рассудить, что же все-таки следует сделать с нашим миром.
Но есть один небольшой секрет, который останется между нами: ничего с ним делать не надо.
Мир далеко не идеален и никогда не будет идеальным. Но сколько бы ни было в нем страданий и мук, мир — прекрасное место, и жить в нем прекрасно. Он даровал мне, хотя и ненадолго, тесное знакомство с тобой, и, что касается меня, это с лихвой окупает все, что у годно. Научись восторгаться неидеальным миром. Ты ловкач не хуже меня самого. Сделай так, чтобы путь твой был радостным, и ты будешь не просто ловкачом, а великим.
С любовью,
Вилл отпустил письмо на волю ветра, а затем глубоко, прерывисто вздохнул. Холодный воздух бодрил, как шампанское со льда. Жизнь билась в нем и кипела, как никогда прежде. И она представлялась ему драгоценной тоже как никогда прежде. Он взглянул на уходящий вниз склон Вавилона. Отсюда, сверху, город казался поразительно хрупким и беззащитным. И поразительно прекрасным.
За такой город можно и умереть.
Вдалеке на фоне облаков плясало крошечное темное пятнышко. Оно смутно напоминало нечто знакомое. Вилл не был уверен, что ему достанет храбрости спрыгнуть вниз, этой мысли противилось все его тело. С огромным удивлением он осознал, что то, что казалось ему прежде нескончаемой вереницей несчастий и бед, было в действительности очень хорошей жизнью, и было до слез обидно, что придется с нею расстаться. Он глубоко, как перед прыжком в холодную воду, вздохнул.