Хруп Узбоевич
Шрифт:
Вскоре по ящику застучали молотки, бившие точно по моей собственной голове. Затем ящик заколыхался… я перевернулась вверх ногами, и меня куда-то понесли. Вывернувшись кое-как обратно и приняв, сколь можно, удобную позу, я увидела, что прижата к моему светлому окошечку от выбитого сучка. Приняв во внимание, что я очутилась наверху кучи опилок, когда ящик перевернули и, следовательно, груда их уже не давила меня, а равно и то, что у меня имелось достаточное освещение, — положение свое я уже не сочла безнадежным.
Мой ящик вместе с другими предметами сопровождали люди, которых я видела
Внезапно стало очень светло. Это ящик вынесли наружу и понесли по улицам города. Вскоре я увидела знакомую уже мне картину широкой реки, когда-то принятой мной за озеро, и стоявших на ней странных человеческих жилищ,
Мой ящик несли к реке к одному из таких жилищ. На нем не было широкого дымящегося столба.
Скажу теперь короче — весь наш зверинец поместили на одну баржу, которую на другой день потащил один пароход.
Мой ящик поставили в числе других таких же ящиков на самую крышу удивительного строения, т. е. на палубу баржи. Некоторые наглухо запертые звери были помещены, как я после узнала, ниже. Одним словом — все находившееся в большом здании площади было размещено здесь также в одном месте, но гораздо теснее, и, если бы не свежесть от близости воды, то все звери-затворники наверное страдали бы от духоты.
Странное чувство испытала я в первые минуты установления моего ящика. Я чувствовала какое-то покачивание. Но это не было дрожание пола, когда я ехала с коровами, не было также и теми колебаниями, которые совершала моя клетка, когда хозяин нес ее и одного здания в другое. Это было что-то особенное, мало ощутимое, но все же неприятное. Впоследствии я узнала, что это было ощущение качки.
По-видимому, новых случайностей опасаться было нечего. Мой ящик поставили на определенное место. Я принялась обдумывать дальнейший ход моих действий, одновременно закусывая частью из моих собранных запасов, которыми была, в силу случившихся обстоятельств, просто обложена. Кусочка черствой корочки было достаточно, чтобы мои мысли пришли в образцовый порядок.
Бежать из этого помещения — ничего не было легче! Ведь ящик не железный, а зубы мои не картонные! Но был ли смысл бежать из этого ящика теперь, когда мой угол перестал быть особенно тесным: опилки снизу уплотнились, и мое помещение походило уже на уютное гнездышко без выхода. Если устроить из него вход, то этим уголком можно пользоваться, как надежной норой.
Все это мне показалось весьма подходящим, и я решила для исполнения такого плана дождаться только ночи.
О том, что, откладывая решение, я обрекала себя на новое путешествие, я, конечно, как следует, не догадалась. Я вообразила, что неуютное жилье у воды, это и есть то новое помещение, куда люди сочли нужным увести своих пленных зверей.
Ночью я принялась за дело и, конечно, прекрасно выполнила его, проделав дыру не прямо наружу, а туда, где сходились углы четырех ящиков, как я видела из своего оконца, приставленного почти к соседнему ящику.
Но когда, выйдя из своего заточения, я пробралась из ящиков на свободу, я была удивлена, не найдя знакомой картины берега и стоящего дома с оградой: все наше новое помещенье плыло по середине
Думать о возвращении куда-либо, вроде подполья конюшни, было уже поздно, как всегда, приходилось покориться судьбе. Однако я не испугалась, даже не огорчилась. Любовь к странствованию пускала во мне все более и более глубокие корни.
Это было моим новым невольным путешествием.
Здесь, на палубе этой баржи, занятой зверинцем для переезда в другой город, — я услышала об этом уже в дороге, — я порешила в будущем пользоваться всяким удобным случаем посетить новые страны.
Кто знает, — может быть, таким образом я увижу все области, куда пробрались еще до меня другие пасюки, а, может быть, проберусь и туда, куда еще не попадала ни одна крыса.
Вперед, Хруп, вперед! Покоряйся настоящему и надейся на лучшее будущее!
XIX
По реке. — Добровольный путешественник. — Невольный акробат. — На посудине. — Море. — Ужасная встреча. — Одна!
Что сказать мне про эту дорогу по длинной реке? — Я думала, у нее и конца не будет.
Открывавшиеся передо мной по обеим сторонам баржи виды были для меня очень новы. Это были или красивые луговые или высокие обрывистые берега с красивыми рощами. Наша баржа проезжала мимо различных людских поселений, напоминавших то покинутый мною город, то нечто, вроде огромной усадьбы моего хозяина; то в прибрежных кустах или рощах мелькало что-то, похожее на избушку моего старика. По самой реке плыли такие же, как наша, баржи, такие же пароходы и даже еще крупнее, много других плавучих строений, высоких, с избушками на палубах, плывших, словно нехотя, и низких, плоских, почти не высовывавшихся из воды, неуклюжих, несомых, по-видимому, одним только течением.
Наша баржа не раз останавливалась, и я имела случай бежать, хотя бы вплавь, но остановки приходились у людских селений, которые были похожи на уже посещенные мной и мало интересовали меня.
Так мы проехали много городов и других поселков, проехали мимо высоких, закутанных в леса гор, куда я очень бы хотела пробраться, но, как на зло, нигде возле этих гор баржа не останавливалась. Пуститься же вплавь — я не решалась. За этими лесистыми горами пошли горы пониже и менее обросшие. Далее пошли какие-то сероватые, почти совсем оголенные скалы, от которых веяло безжизненностью и жаром. Наконец, наш путь пошел мимо широкого водного пространства, разбивавшегося на массу мелких рукавов и покрытого лесистыми низкими островами, чащей камыша и осоки у берегов.
Из слов людей я узнала, что мы едем в город Астрахань, где река кончается и начинается какое-то огромное водное пространство, называемое Каспийским морем. Разумеется, я решила в самый город не забираться, а направить свой путь по берегу этого ожидаемого моря. Увидим — так ли все произошло, как я хотела?
Несмотря на то, что новые знакомые мне звери чуждых стран были взаперти, я нашла возможным продолжать свои наблюдения и изучения, иначе я сбежала бы на любой остановке просто от скуки.