Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста
Шрифт:
С того времени, как я услышала столько нового о крысах, я стала вдвое внимательнее к вечерним беседам хозяина с девочками. Но про крыс они больше уже не говорили, и я слышала только речи о других животных, что меня уже мало интересовало.
Я заскучала и так сильно, что это заметили даже люди. Мне стало тесно в моем помещении; я стала ощущать пустоту в моей беззаботной жизни.
Видя меня грустной, задумчивой, хозяин и его дети пробовали всякие средства развеселить меня. Они клали мне в изобилии лучшие кусочки крысиных яств, обращались со мной особенно ласковым тоном, ставили мою клетку ближе к другим зверькам, например, к кроликам меняли даже комнаты и, в виде, должно быть, особенно действительного средства, ставили чаще мою клетку в детскую.
Ничто
— Хруп захворал! — решили все, и если бы мне было до того, то я, конечно, особенно бы оценила грусть моих маленьких хозяек.
— Миленький Хрупчик, — говорила мне Нюта. — Что это с тобой сделалось? Я не знаю, что бы я сделала, только бы ты поправился и стал опять веселым и добродушным.
— Дорогой Хрупушка, — говорила тут же Вера, — я отдам тебе все вкусные порции моего обеда, только будь добрым: выздоравливай поскорее!
Я не выдержала — подошла вплотную к этим миленьким личикам и слегка поиграла своими усиками, но и это уже вызвало в моих девочках живую радость.
— Умный, Хрупчик, умный, — заговорили они обе, и их пальчики пролезли через прутья, чтобы пощекотать мою шерстку.
Но я продолжала хворать, т. е. правильнее — томилась грустью.
Я стала избегать даже взглядов и подолгу просиживала в своем ящике, думая думку и выходя только немножко попробовать чего-нибудь съестного — ровно столько, чтобы не умереть с голоду.
Однако голова моя не бездействовала, и я в своем одиночестве обсуждала думу за думой: как победить мое неожиданно явившееся тяжелое душевное состояние?
То была тоска по свободе, спавшая во мне дотоле. До сих пор, занятая своим самообучением, я почти не имела времени для тоски. Теперь, когда я постигла живую речь творений, и передо мной развернулся мир, еще более заманчивый и интересный, я, так сказать, сама себя заключила в новую душевную тюрьму, раскрыв всю прелесть познания себя, осужденной на вечное заключение вдали от мира, который научилась познавать.
В то время, как мое племя покорило всю сушу и даже воду, я, самая любознательная из крыс, осуждена жить подаянием и судить о прелести жизни, не имея возможности сделать более пяти шагов в каждую сторону от ящика!
Надобно было придумать какое-нибудь лекарство от этой удручающей тоски. Такового в пределах тюремной жизни я не обретала. Оставалось одно, самое верное средство… бежать. Об этом было легче подумать, чем исполнить.
Но я уже говорила, что мне стоило только наметить цель, и я уже от нее не отступала. Бежать — стало целью моей жизни, и мне нужно было, во что бы то ни стало, найти средство осуществить ее. Упорно и точно взвешивая все обстоятельства, я занялась составлением голове своей плана бегства и то, что находила возможным для себя, прочно закрепляла в памяти, решив в точности осуществить это на деле.
Мало-помалу в голове у меня созрел весь план от начала до конца, и, когда я, наконец, все окончательно обдумала и пришла к точному решению, я в первый раз после двухнедельной тоски основательно поела любимого моего блюда, жареной ветчины.
— Хруп выздоровел! — раздавалось всюду после этого дня и говорилось даже гостям, которые ходили смотреть на меня, как на заморского зверя.
— Да! Хруп выздоровел… но тою же болезнью, хотя может быть, не надолго, заболеете скоро все вы, мои добрые люди, и больше всех, конечно, те, кто больше меня любил, если только тоска по маленькой, ничтожной крысе может стать чувствительной. Что делать! Чувствую, что я создана для лучшей жизни, что меня ожидает что-то новое, положенное судьбой на мою долю, и я должна пережить еще целый ряд перемен в моей жизни…
С следующего дня я приступила к осуществлению моего плана.
VIII
План бегства и его осуществление. — На свободе. — Первое убежище.
Собственно говоря, я должна была разрешить два вопроса: как убежать из клетки и как выбраться из дому, минуя
Я серьезно занялась изучением расположения комнат, по которым должна была убежать. Их порядок я уже сообразила: время моей мнимой болезни не пропало даром. Перешарив в голове все впечатления от путешествий моей клетки по разным комнатам, я уже наметила главный путь. В особенности я старалась припомнить подробности нашего переселения из дома в дом.
Как я была рада, что обладала такой чудной памятью! Немного труда стоило мне, чтобы восстановить этот переселенческий путь вновь в голове. Конечно, для меня теперь важно было знать путь только по новому дому, поэтому я и не припоминала дороги по прежнему жилью. Как сейчас помню, беседуя со мной, хозяин, выйдя из старого жилища, шел сначала по березовой аллее, которую я видела из окна прежнего кабинета. Потом он вышел на берег пруда и по такой же аллее, но обставленной с одной стороны уже другими деревьями (ветлами), пошел налево до красивого узорчатого забора с каменным низом. Отворив калитку, он вошел в садик, поразивший меня своей красотой. Всюду виднелись пестрые клумбы красивых цветущих растений. Выйдя по дорожке на песчаную площадку, мой хозяин начал подниматься по широкой каменной лестнице на большую каменную веранду с высокими белыми колоннами. Постояв с минуту на веранде, он отворил стеклянную дверь и вошел в большую залу, в которой, как я тогда еще обратила внимание, гулко раздались его одинокие шаги. Из залы он повернул под какую-то арку без двери и, пройдя освещенный коридор, свернул еще раз. Отворив тяжелую, темную, двустворчатую дверь, он внес меня в кабинет.
Теперь я только мысленно представила наш путь обратно: из кабинета в коридор, из коридора под арку, из нее в залу, из залы на веранду с колоннадой, а с нее по лестнице в садик. Далее я уже пути не обдумывала, так как надеялась на свою сообразительность, но на случай запомнила, что было направо, что — налево, так как при обратном пути все должно было идти в обратном порядке.
Кроме этого общего представления о предстоящем пути, я принялась еще изучать подробности тех комнат, куда меня выносили. Моя клетка уже успела побывать и на окне освещенного коридора, когда кабинет выметали, и в большой зале, которая иногда превращалась в просторную столовую, и в других комнатах. В залу меня приносили, вероятно, на показ, и помню — это делала всегда старшая девочка, Нюта. Выносили меня и на веранду, но на очень короткое время и, по-видимому, случайно. Через несколько дней я уже ясно представляла свой план бегства, изучив все пороги и расположение встречных предметов.
Наконец, желанный случай настал.
Собственно это даже был не случай, а событие, которое совершалось очень часто.
Время от времени хозяин наш принимался за основательную чистку всех клеток своего домашнего зверинца. Без этого воздух в кабинете становился бы тяжелым. В это время хозяин поступал так. Он выпускал кроликов свободно бегать по кабинету, а Бобку перегонял в их просторную клетку, так как Бобка ужасно боялась тесноты, а свободно по комнате ей прыгать не разрешалось после того, как она разбила какую-то вазу, изорвала на лампе абажур и больно укусила палец горничной. В клетку белки впускалась я, а моя клетка подвергалась чистке. После чистки я снова водворялась к себе, и чистилась Бобкина клетка. За ней следовало мытье кроличьего жилья, из которого белка перебиралась к себе; после него хозяин приступал к осмотру клетки Ворчуна, а изредка и ящика с гадами и бассейна с рыбами. У последних все ограничивалось тем, что выливалась почти вся вода и наливалась свежая.