Хрупкая душа
Шрифт:
Сердце едва не вырвалось у меня из груди. Кто-то меня выбрал,кому-то я была нужна! Но в то же время меня затошнило. Можно, конечно, пофантазировать, но если быть реалистами — какой суд отдаст опеку мужчине, который даже не состоит со мной в кровном родстве? А значит, я останусь с мамой. А она уже будет знать, что я предпочла не ее. К тому же, что делать с тобой? Если я перееду к папе, мне наконец начнут уделять внимание. Но тогда придется расстаться с тобой. Как ты отнесешься к этому?
Я всё молчала. Свет сменился на зеленый, и отец тронулся
— Подумай об этом, — сказал он, но я понимала, что он немного обиделся.
Через пять минут мы остановились на «пятачке» у школы.
— А репортеры не пойдут за мной?
— Это запрещено, — заверил меня отец.
— Тогда ладно.
Я взяла свой рюкзак на колени. Весил он тридцать три фунта — треть меня. Я знала точные цифры, потому что на прошлой неделе школьная медсестра установила весы, на которых можно было взвесить и рюкзак, и себя. Потому что подросткам, мол, нельзя таскать тяжести. Если при делении массы рюкзака на массу тела получалось больше пятнадцати процентов, у вас разовьется сколиоз, или рахит, или бог знает что еще. Сумки у всех получились слишком тяжелыми, но меньше нам задавать на дом не стали.
— Ну, удачи… — промямлила я.
— Хочешь, я зайду и побеседую со школьным психологом или с директором? Скажу, что тебе сегодня нужно уделить особое внимание…
Вот этого мне хотелось меньшевсего на свете — оказаться еще более белой вороной, чем я уже была.
— Не надо, — ответила я и вылезла из грузовика.
Машины журналюг потянулись за отцом, и мне стало чуть легче на душе. Во всяком случае, пока кто-то не обратился ко мне по имени.
— Амелия, — сказала незнакомая мне женщина, — как ты относишься к этому судебному делу?
За ней стоял парень с камерой на плече. Какие-то ребята, проходившие мимо, кинулись меня обнимать, как будто были моими друзьями.
— Эй, чувак, а такое по телеку можно показывать? — Один из них ткнул в объектив средний палец.
Откуда-то из кустов, слева от меня, выросла еще одна журналистка.
— Твоя сестра рассказывает тебе о своих чувствах по поводу этого иска?
— Решение принимала вся семья?
— Ты будешь давать показания?
Только услышав последний вопрос, я наконец вспомнила: мое имя внесли в какой-то идиотский список на всякий пожарный. И мама, и Марин говорили, что мне, скорее всего, не придется идти, что это просто мера предосторожности. Но я не любила, когда мое имя включали в какие-то списки. У меня возникало чувство, будто на меня рассчитывают. А вдруг я подведу?
Почему они не пристают к Эмме? Она тоже ходит в эту школу. Хотя я и сама знала ответ: в их глазах — в глазах всех — Пайпер была жертвой. А я была дочерью вампирши, решившей высосать из подруги всю кровь до последней капли.
— Амелия?
«Сюда, Амелия, иди сюда…»
«Амелия!»
— Отцепитесь! — закричала я.
Закрыв уши руками, я поспешила в школу, расталкивая вслепую детей, копошившихся у шкафчиков, и учителей с чашками утреннего кофе, и парочек, ласкавшихся с таким рвением, как будто они расстаются на много лет, а не на сорок минут урока. Заскочив в первую попавшуюся дверь — это оказался учительский туалет, — я заперлась на замок и уставилась на чистый фарфоровый обод унитаза.
Я знала, как это называется. Нам показывали фильмы на уроках БЖД: в фильмах это называли «расстройство питания». Но никакого расстройства не было. Когда я это делала, я переставаларасстраиваться.
Например, у ненависти к самой себе появлялись веские основания. Кому же понравится человек, который жрет, как Джабба из «Звездных войн», а потом всё срыгивает? Человек, который с таким трудом избавляется от проглоченной еды, но все равно остается толстым? И я понимала, что по сравнению с анорексией это еще ничего. У нас в школе училась одна анорексичка: ручки-ножки как зубочистки, одни сухожилия, нас ни один человек в трезвом уме не перепутал бы. Я делала это не потому, что, глядя в зеркало, видела толстуху, когда на самом деле была худой. Я и впрямь былатолстухой. Очевидно, у меня даже уморить себя голодом как следует не получалось.
Но я поклялась перестать. Я поклялась, что больше не буду блевать, если мне вернут мою семью.
«Ты обещала, — напомнила я себе. — И двенадцати часов еще не прошло».
Но, сама не понимая, как это случилось, я вдруг упала на колени и засунула палец в горло. Я ждала облегчения.
Но на этот раз оно не наступило.
Пайпер
От Шарлотты я узнала, что в выпечке главное — химические процессы. Брожение происходит по законам биологии, химии и механики, пары и газы поднимаю! Смесь. Основная задача каждою пекаря — подобрать нужный разрыхлитель для теста, чтобы хлеб был мягким, чтобы в воздушной сдобе был воздух, чтобы на безе появлялась пенка, а суфле поднималось как положено.
— Это, — сказала она мне однажды, когда я помогала ей печь торт ко дню рождения Амелии, — принцип работы.
Она записала его на салфетке:
КС 4Н 5О 6+ NaHCО 3– > CЩ 2^ + KNaC 4H 4О 6+ Н 2О
— У меня по органической химии было четыре с минусом, — сказала я ей.
— Соус тартар вступает в реакцию с бикарбонатом натрия, и получается углекислый газ, виннокислый натрий и вода, — сказала она.
— Поменьше бы выпендривалась, — ответила я.
— Я просто хочу показать тебе, что не всё так просто. Это тебе не смешать яйца с мукой. Я пытаюсь преподать тебе урок.
— Подай эту чертову ваниль! Неужели вас всему этому учат в кулинарной школе?
— Ну, студентам-врачам не сразу же раздают скальпели, правда? Сначала нужно понять, зачем делать именно то, что ты делаешь.
Я пожала плечами.
— Думаю, Бетти Крокер [13] не разобралась бы с химическим уравнением, даже если бы оно вылетело прямо из духовки.
13
Вымышленный персонаж, ставший лицом пищевой корпорации «Дженерал миллз».