Хрупкая душа
Шрифт:
— Да, но вы делаете это дома, — возразила воспитательница. — А здесь риск выше.
Я чуть попятилась, прочтя между строк: «Когда она на территории нашего садика, мы несем за нее ответственность». Да, «Акта о нетрудоспособных американцах» никто не отменял, но я часто читала на посвященных ОП форумах, что частные школы просят держать травмированных детей дома: якобы в интересах самих же детей, но на самом деле из страха юридических последствий. Получалась эдакая уловка-22:
— Риск для кого? — уточнила я, чувствуя, как лицо наливается краской. — Я плачу за ваши услуги. Кэти, вы отлично знаете, что не можете просто выгнать ее отсюда.
— Я с радостью верну вам оплату за пропущенные месяцы. И я никогда не выгоню Уиллоу — мы ее любим, мы по ней скучаем. Мы просто хотим убедиться, что она в полной безопасности. Представьте себя на нашем месте. На следующий год, когда Уиллоу переведут из яслей, к ней приставят постоянного помощника. А здесь нам не хватает кадров…
— Тогда я самабуду ее помощницей. Я останусь с ней. Только позвольте ей… — Голос мой сломался, как тонкая веточка. —.. быть такой же, как все.
— Думаете, она почувствует себя такой же, как все, если за ней однойбудет присматривать мама?
Я не знала, что ей ответить, и, пуская дым из носа, ринулась обратно в коридор, где ты хвасталась перед мисс Сильвией своими красивыми липучками.
— Нам пора, — сказала я, смаргивая слезинки.
— Но я хочу поиграть с рисинками…
— А давай поступим так, — предложила Кэти. — Мисс Сильвия наберет тебе целый мешочек, и ты сможешь забрать его домой. Спасибо, что заглянула к нам, Уиллоу.
Ты в замешательстве поглядела на меня.
— Мам, почему мне нельзя тут остаться?
— Потом об этом поговорим.
Мисс Сильвия вернулась с полным мешком фиолетовых рисовых зерен.
— Бери, солнышко.
— Вы мне одно скажите, — сказала я, переводя взгляд с одной воспитательницы на другую. — Зачем нужна жизнь, если жить ей не разрешают?
Я выкатила тебя на улицу, все еще слишком поглощенная злобой, чтобы заметить твое жуткое молчание. В глазах у тебя стояли слезы.
— Ничего страшного, мама, — сказала ты с такой обреченностью в голосе, которой не должны знать пятилетние девочки. — Я все равно не хотела там оставаться.
Это была неправда. Я же знала, как ты ждала встречи с друзьями.
— Знаешь, когда камень лежит в воде, вода его просто огибает, будто его вовсе нет, — сказала ты. — Вот так и все ребята меня огибали, пока ты говорила с мисс Кэти.
Неужели эти воспитательницы и эти дети не понимают, насколько ты ранима? Я поцеловала тебя в лобик.
— Мы с тобой, — пообещала я, — так сегодня повеселимся, что ты об этом и думать забудешь. — Я присела, чтобы вытащить тебя из кресла, но тут одна липучка отстегнулась. — Черт… — пробормотала я, прижимая тебя к бедру.
В этот момент ты уронила мешочек.
— Мой рис! — вскрикнула ты и инстинктивно дернулась, чтобы подхватить свое сокровище. Тогда я и услышала хруст. Как будто кто-то укусил осеннее яблоко.
— Уиллоу?!
Но я уже всё знала. Белки твоих глаз сверкнули голубым, точно в них зажглась молния, и ты погрузилась в транс, которым сопровождался каждый тяжелый перелом.
Пока я умостила тебя на заднем сиденье, ты уже практически уснула.
— Детка, скажи мне, умоляю: что у тебя болит?
Но ты не отвечала. Не сводя глаз с запястья, я осторожно ощупывала твою руку, пытаясь найти уязвимое место. Когда я добралась до плеча, ты застонала. Но ты уже ломала косточки в этой руке, эта хотя бы не пронзила кожу и не вывернулась под углом в девяносто пять градусов. Почему же тогда ты в ступоре? Неужели кость воткнулась во внутренний орган?
Я могла бы вернуться в школу и попросить вызвать 911, но обычные врачи «скорой помощи» не умели делать ничего такого, чего бы не умела я сама. Поэтому я взяла старый номер журнала «Пипл», завалявшийся в машине, и, используя его как фиксатор, обмотала тебе руку эластичным бинтом. Я молилась, чтобы не пришлось накладывать гипс: от гипса кости теряют прочность, и на концах его образуются хрупкие участки, идеальные для нового перелома. Обычно ты обходилась ортопедическим ботинком, или ножным браслетом, или шиной — за исключением переломов бедра, позвоночника и тазобедренных суставов. Вот тогда ты замирала, совсем как сейчас. Вот тогда я везла тебя прямиком в больницу, потому что боялась с ними связываться.
Припарковавшись на месте для инвалидов, я понесла тебя в приемный покой.
— У моей дочери остеопсатироз, — сказала я медсестре. — Она сломала руку.
Женщина недовольно поджала губы.
— Может, сначала получите медицинское образование, а потомуже будете ставить диагнозы?
— Труди, что там такое? — Перед нами словно из-под земли вырос врач, которому, похоже, еще даже бриться было рано. — Остеопсатироз, говорите?
— Да. По-моему, она сломала плечевую кость.
— Я этим займусь. Меня зовут доктор Дьюитт. Хотите посадить ее в кресло-каталку?
— Сойдет и так, — сказала я, подсаживая тебя на руках.
Пока мы шли к рентгеновскому кабинету, я вкратце изложила ему историю твоей болезни. Прервал он меня лишь однажды — чтобы уломать лаборантку поскорее освободить для нас кабинет.
— Ну что же, — сказал врач, касаясь твоей руки. — Мне нужно будет немножечко поправить…