Хрупкая душа
Шрифт:
В это утро в кухне было холодно. Пустая кофеварка не издавала ни звука.
Я отмерила нужное количество воды и кофейных зерен и нажала на кнопку, чтобы жидкость стекала в графин. Потянувшись было за кружкой в шкаф, я вдруг передумала и взяла кружку Шона из раковины. Помыла ее и налила себе кофе, который оказался слишком крепким и горчил. Мне стало интересно, касались ли губы Шона ободка в тех же местах, в которых касалась его я.
Я никогда не доверяла женщинам, которые утверждали, что их брак распался в одночасье. «Разве ты ничего не понимала? — думала я. — Неужели ты не замечала тревожных сигналов?» Так вот, позвольте доложить: когда изо всех сил гасишь огонь прямо перед собой, перестаешь замечать пекло у себя за спиной. Я не могла вспомнить, когда
Иногда вы с Амелией играли в настольные игры. Ты бросала кость — и она застревала в складке диванной обивки или скатывалась на пол. «По новой!» — говорила ты в таких случаях. Второй шанс — это несложно. Вот чего мне сейчас хотелось: по новой. Но, честно признаться, с чего начать — я не знала.
Я вылила кофе в раковину и какое-то время наблюдала, как он исчезает в стоке.
Кофеин мне был ни к чему. И кофе мне готовить поутру не надо. Выйдя из кухни, я накинула куртку (судя по запаху, Шона) и пошла за газетой.
Зеленый ящик, предназначенный для местной газеты, был пуст. Должно быть, Шон забрал ее перед уходом — куда бы он ни ушел. Слегка огорчившись, я оглянулась по сторонам и тут заметила тележку с выпечкой, которую мы вчера выставили на подъездной дорожке.
В тележке осталась только обувная коробка, из которой Амелия смастерила эдакую «основанную на доверии» кассу. Рядом торчал знак, на котором ты блестками вывела слово «Конфитюр».
Подобрав коробку, я со всех ног бросилась к вам в спальню.
— Девочки! — крикнула я. — Вы только гляньте!
Вы как по команде повернулись ко мне, не успев еще выпутаться из кокона сна.
— Боже мой… — промычала Амелия, косясь на часы.
Я присела на твою кровать и раскрыла коробку.
— Где ты взяла эти деньги? — спросила ты, и этого было достаточно, чтобы Амелия тоже подскочила.
— Какие еще деньги? — заинтересовалась она.
— Это наша выручка! — пояснила я.
— Дай сюда. — Амелия выхватила у меня коробку и стала раскладывать деньги по кучкам. Там нашлись купюры и монеты всех номиналов. — Да тут, наверное, целая сотня баксов!
Ты переползла со своей кровати на кровать Амелии.
— Мы разбогатели, — сказала ты и, зачерпнув несколько банкнот, осыпала себя ими.
— На что ж мы их потратим? — спросила Амелия.
— Надо купить обезьянку, — сказала ты.
— Обезьяны стоят гораздо дороже, — презрительно фыркнула Амелия. — Лучше купить телек нам в комнату.
А я подумала, что нам надо расплатиться за кредитку, но вы вряд ли поддержали бы меня.
— У нас уже есть телевизор. В гостиной, — напомнила ты.
— Ну и дурацкая обезьяна нам тоже не нужна!
— Девочки, — вмешалась я. — На всех угодить можно только одним способом: напечь еще и заработать больше. — Я по очереди заглянула вам обеим в глаза. — Ну что? Чего ждем?
Вы бросились в ванную, откуда вскоре донесся шум воды и методичный скрип ворсинок на зубных щетках. Я застелила тебе постель, а когда повторяла эту же процедуру на кровати Амелии, то, поправляя одеяло, случайно задела матрас — и наружу вылетела стайка конфетных фантиков, целлофан из-под хлеба и несколько пакетиков из-под крекеров. «Подростки», — подумала я, сметая мусор в ведро.
Из ванной был слышен ваш ожесточенный спор на тему, кто же не закрутил колпачок на зубной пасте. Я снова взяла в руки коробку и подбросила пригоршню банкнот в воздух. Но вместо бумажного шелеста я слышала перезвон серебряных монет — песню надежды.
Шон
Не надо было, наверное, брать эту газету, подумал я, сидя в кафе в двух городках от Бэнктона. Покачивая в руке стакан апельсинового сока, я ждал, пока фастфудный повар поджарит мне яичницу. В конце концов, с этого начиналось каждое мое утро дома: Шарлотта, прихлебывая кофе, внимательно просматривала газетные заголовки. Иногда даже читала
Потому что там была статья обо мне и моей семье.
Уиллоу О'Киф во многом абсолютно нормальная пятилетняя девочка. Она ходит в детский садик, где учится читать, считать и играть на музыкальных инструментах. На переменах она дурачится с одногодками. Покупает обеды в столовой. Но в одном Уиллоу не похожа на всех остальных пятилеток: иногда ей приходится ездить в инвалидном кресле, иногда — пользоваться ходунками, иногда — надевать ножные скобы. Всё потому, что за свою недолгую жизнь она успела сломать шестьдесят две кости. Причина тому — врожденная болезнь под названием «остеопсатироз», которую, как считают ее родители, следовало диагностировать на раннем сроке беременности, чтобы они успели сделать аборт. Хотя супруги О'Киф всем сердцем любят свою дочь, счета за ее медобслуживание давно уже не может покрыть никакая страховка. И теперь родители девочки — лейтенант Шон О’Киф из Бэнктонекого полицейского департамента и домохозяйка Шарлотта О'Киф — пополнили ряды пациентов, судящихся со своими акушерами-гинекологами за то, что те вовремя не сообщили об аномалиях в развитии плода и, следовательно, не дали им шанса прервать беременность.
Более половины американских штатов признают подобные иски, и в большинстве случаев конфликт решается полюбовно — меньшей суммой, чем постановили бы присяжные, поскольку страховщики не любят показывать детей вроде Уиллоу присяжным. Однако в этическом смысле подобные иски представляют определенные затруднения, ведь что тогда можно сказать об отношении нашего общества к инвалидам? Кто посмеет осудить родителей, ежедневно наблюдающих за страданиями своего ребенка? Кто вправе определять, какие отклонения должны повлечь за собой аборт и есть ли такие люди вообще? И что почувствует сама Уиллоу, услышав показания своих родителей под присягой?
Лу Сент-Пьер, президент Нью-Гэмпширского подразделения Американской ассоциации людей с ограниченными возможностями, говорит, что понимает, чем руководствуются родители вроде четы О'Киф. «Это поможет им справиться с непосильными финансовыми трудностями, которые влечет за собой воспитание ребенка-инвалида, — говорит мистер Сент-Пьер, прикованный к инвалидному креслу из-за врожденной спинномозговой грыжи. — Но в подобных исках слышится предостережение самим детям: инвалиды не могут жить полноценной жизнью. Если ты не идеален, тебе тут не место».
Напомним, что в 2006 г. Верховный суд штата отклонил поданный еще в 2004 г. иск об «ошибочном рождении» на сумму в 3 миллиона 200 тысяч долларов.
Они даже разместили нашу фотографию — семейный портрет, снятый пару лет назад для циркуляра «Знакомьтесь с участковыми». У Амелии еще не было скобок на зубах.
Рука у тебя была в гипсе.
Я отшвырнул газету, и она приземлилась на скамейку напротив. Чертовы журналюги! Они что, караулили у здания суда, чтобы потом прочесть выписку? Любой человек, который прочитает эту статью, — а ее прочтут абсолютно все, газету доставляют в каждый дом, — подумает, что я затеял это ради денег.
А это неправда. И в доказательство своих слов я вынул из кошелька двадцатидолларовую бумажку и оставил ее в оплату двухдолларового завтрака, который мне даже не успели подать.
Через пятнадцать минут, по пути заглянув в участок, чтобы узнать адрес Марин Гейтс, я уже притормозил у ее дома. Дом, кстати, оказался совсем не таким, как я ожидал. Вокруг стояли садовые гномы, а почтовый ящик был в форме свинки (почту клали в рыльце). Обшивочная вагонка была выкрашена в фиолетовый цвет. В этом домике могли жить Гензель и Гретель, но никак не суровая адвокатесса.