Хрупкие создания
Шрифт:
Стараюсь не обращать внимания на ее слова – она, кстати, постоянно ошибается в произношении, – но каждое слово достигает своей цели. У меня горят щеки, я будто приклеилась к полу.
Я стараюсь выглядеть идеально. Чтобы лицо было как у куколки, чтобы все понимали, что я не какая-то там обычная девчонка, а балерина. Иногда мне кажется, что я могу стереть следы стресса лишним слоем пудры.
Мать продолжает на меня кричать, а я копаюсь в своей сумке – краем ухо слушаю, немного беспокоюсь, много надумываю – и надеюсь найти пудреницу в куче туфель, бинтов и теплых гетр. Я заказываю специальные пудреницы – без
– Бросай уже свои танцы, – требует мама.
– Ни за что, – отвечаю почти бездумно.
– Что ты сказала?
Между нами повисает тишина. Хорошие корейские дети не перечат своим родителям. Так делают только белые, а я белая только наполовину и такими привилегиями не обладаю. Ее дыхание учащается. Пусть она не хочет этого признавать, но балет – у меня в крови. Пусть у меня не белоснежные волосы и не пронзительно-голубые глаза, но я заслужила быть здесь. Так же как Бетт, или Элеанор, или даже Алек.
– Ты тоже танцевала, – шепчу я.
Кажется, что сейчас она ударит меня по лицу прямо через телефон.
Мать прокашливается, и я практически вижу, как она поглаживает свою идеально выглаженную юбку и встает в позу. Иногда я так хочу, чтобы она рассказала мне, каково ей было здесь танцевать. Или поделилась какими-то особыми трюками, как бывалая балерина. Хотела бы, чтобы она надела один из старых костюмов, которые прячет под кроватью, и станцевала со мной.
Слушаю ее дыхание, считаю до трех. Наконец она отвечает:
– Что ты вчера ела? Держись подальше от этой ужасной американской еды. Я привезу чапчхэ и бачу гук [7] .
Ну вот, она снова зарывает свои секреты подальше. Будет отрицать все до самой смерти.
– Может, Хе Джи подсобит тебе с математикой. Я беседовала с ее матерью. Миссис Йи говорит, что Сей Джин и остальные девочки постоянно приглашают тебя на вечеринки, а ты не приходишь. Сей Джин и Хе Джи ведь такие хорошие девочки.
Сей Джин нифига не хорошая. Да и я тоже. Это наши матери считают нас милыми и послушными, такими, какими мы стали бы, родись мы в Корее. Мы с Сей Джин были лучшими подругами и делили комнату. Сердце вопреки всему сжимается. Смотрю на дверь комнаты Сей Джин, нашу старую комнату, и вспоминаю, как близки мы были. С тех пор у меня не было настоящего друга.
7
Чапчхэ, в просторечии чапче, – корейская праздничная закуска на основе крахмалистой лапши. Бачу гук – корейский капустный суп.
Я, конечно, вру:
– Я как-то пила чай с Сей Джин. И девчонки все время говорили по-корейски.
Очень быстро. Я не поспевала.
– Это твоя вина, – прерывает меня мама, не желая брать на себя вину за то, как меня воспитывала.
Я знаю пару фраз на корейском, названия блюд, понимаю достаточно из того, что удается подслушать на ее социальных посиделках. Но разговаривать по-корейски я не умею, и иногда это безумно расстраивает.
– Я повысила твое пособие, запишись на языковые курсы. Ты записалась на SAT [8] ? Слышала, первый уже в октябре, и…
8
Академический оценочный тест (англ. Scholastic Aptitude Test, Scholastic Assessment Test) – стандартизованный тест для приема в высшие учебные заведения в США.
– У меня теперь каждый вечер будут трехчасовые репетиции, – произношу еле слышно. – Я же говорила, я дублерша феи Драже.
– Дублерша, – фыркает она с пренебрежением.
Мне тут же хочется процитировать ей речь, которую произносит для дублеров Морки: что я могу понадобиться в последнюю минуту или меня могут выбрать, потому что быстро учусь; что я в состоянии выдержать нагрузку на сцене, что это большая ответственность.
– И Джун, дублершей ты и будешь до конца жизни. Они никогда не отдадут соло азиатской девочке. Прими это. Русские никогда так не делали, даже когда я… – Она замолкает, осторожно закрывая метафорическую шкатулку своих секретов. – Лучше готовься поступать в хороший колледж.
– В этом году роль феи Драже отдали черной девочке. Моей соседке, Джиджи, – говорю я, не зная, станет ли от этой новости хуже или лучше. Дело ведь не в том, что роль получила темнокожая. Дело в том, что ее не получила я.
Молчание, а потом мать повторяет презрительно: «Дублерша». Ее разочарование превращается в гнев.
– Я серьезно, Джун. Брось это все. Сосредоточься на важном. Это твой последний год в балете, если так и останешься дублершей. Никаких больше танцев. Пойдешь в частную школу по соседству.
А потом бросает трубку, и я не успеваю ни возразить, ни попрощаться.
Она так говорит о танцах, что и в жизни не догадаешься, будто мать ходила по здешним коридорам, жила в общежитии, танцевала в студиях, вообще была когда-то частью балетной школы. Но что-то случилось, что-то плохое, и она так и не сказала мне, почему все рухнуло.
Мать теперь успешная бизнесвумен, экспортирует из Кореи одежду для танцев высокого качества и хочет, чтобы я пошла по ее стопам. Таков корейский путь. Та его часть, что мне известна.
Мать растила меня одна – родители отказались от нее, когда она осталась в Штатах и родила меня. Я – все, что у нее есть. И потому часть меня считает, что я должна во всем ее слушаться. Быть хорошей дочерью. Ездить домой на выходные, ходить с ней на корейские рынки по субботам, а по воскресеньям – в церковь и вечером сворачиваться на кровати в ее объятиях.
Но меня тошнит от одной мысли об обычной школе. В ванной комнате сейчас полно девочек, готовящихся к занятиям, а желудок у меня почти пуст. Так что я направляюсь к Свету.
Свет – это небольшая кладовка в конце коридора на одиннадцатом этаже женского общежития, которая стала своего рода местом для отпущения грехов и признаний. Никто не знает, когда все началось, Свет словно был здесь всегда. Стены сплошь обклеены картинками и напоминают кинопленку. Здесь знаменитые балерины в великолепных костюмах, фотографии изящно изогнутых ног, анонимные пожелания или вдохновляющие цитаты. Вещи из восьмидесятых.
Еще там есть маленький телевизор и DVD-плеер и куча дисков с записями величайших балетных спектаклей. Мне как раз нужно немного вдохновения.