Хрущевцы
Шрифт:
Когда началась кампания реабилитации, сторонники Гомулки стали оказывать давление на партийное руководство, чтобы вывести и Гомулку чистым из воды. Но он был политически и идеологически слишком дискредитирован, поэтому на этом пути стояли преграды. За несколько месяцев до того, как Гомулка снова пришел во главе партии в Польше, Охаб "торжественно" заявлял, что, хотя Владислав Гомулка и был выпущен из тюрьмы, "это отнюдь не меняет правильной сущности политической и идеологической борьбы, которую партия вела против взглядов Гомулки".
Ликвидировав Берута, Хрущев пришел на помощь Охабу, Завадскому, Замбровскому, как и другим элементам, таким как Циранкевич, однако семена раздора и раскола вошли глубоко и стали давать себя знать. Гомулка и его сторонники орудовали, им удалось прийти к власти. Хрущевцы оказались в затруднительном положении: они должны были держать в узде Польшу; тапи militari (По-латински: военная рука), их политика и идеология отвечали этому императиву. Хрущев бросил старых друзей и обратился лицом к Гомулке, который не так уж повиновался диктату Хрущева.
Приход Гомулки к власти убедил нас в том, что события в Польше развертывались в ущерб социализму. Мы не только были в курсе темного прошлого Гомулки, но и были в состоянии судить о нем также по лозунгам, которые он выдвигал, и по речам, которые он произносил. Он пришел к власти под определенными лозунгами "за подлинную независимость Польши" и "за дальнейшую демократизацию страны". В своей речи перед избранием на пост первого секретаря, он стал угрожать советским, заявляя, что "мы постоим за себя", причем, насколько нам известно, в Польше имели место даже столкновения между польскими и советскими воинскими частями. В целом события в Польше, как и в Венгрии; проходили под антисоветскими лозунгами. Гомулка также был антисоветчиком, он, конечно, выступал против Советского Союза времен Сталина, но теперь также хотел быть свободным от ярма, которое хрущевцы готовили странам социалистического лагеря. Как бы то ни было, он формально говорил о дружбе с Советским Союзом и "осуждал" антисоветские лозунги. Что же касается пребывания советских войск в Польше, на это он смотрел положительно, и это делал в непосредственных национальных интересах, так как опасался возможного нападения со стороны Западной Германии, которая никак не признавала границу по Одеру-Нейсе.
Ревизионист Гомулка проявлял настолько беспримерную надменность, что я счел нужным на некоторые его действия указать Хрущеву, когда я встретился с ним в Ялте. Мы сидели в тенте на гальках у берега моря, и Хрущев, выслушав меня, признал меня правым и сказал дословно: "Гомулка является настоящим фашистом". Однако оба контрреволюционера позднее договорились и были сладкогласными и сладкоречивыми друг с другом. Расхождения и противоречия смягчились.
Выступление Гомулки на пленуме Центрального Комитета, избавшем его первым секретарем, явилось "программным" выступлением ревизиониста. Он подверг критике линию, проводившуюся до того времени в промышленности и сельском хозяйстве, изобразил кооперативную систему в деревне и государственные фермы в черном свете и объявил их нерентабельными. Эти взгляды мы квалифицировали как антимарксистсколенинские. В Польше, быть может, были допущены ошибки в деле коллективизации и развития сельскохозяйственных кооперативов, но ведь виновна в этом не кооперативная система. Она уже доказала свою жизненную силу, как единственный путь социалистического строительства в деревне в Советском Союзе, в других социалистических странах, в том числе и у нас. Гомулка начал бряцать мечом налево и направо против "нарушений законности", против "культа личности", против Сталина, против Берута (хотя его он и не упомянул по имени), против руководителей социалистических стран, которых он называл сателлитами Сталина. Гомулка взял под защиту контрреволюционные выступления в Познани. "Познаньские рабочие, - заявил Гомулка на VIII пленуме в октябре 1956 года, - протестовали не против социализма, а против отрицательных явлений, распространившихся в нашей общественной системе. Попытка представить прискорбную трагедию Познани как дело рук империалистической агентуры и империалистических провокаторов была политически весьма наивной. Причины надо искать в партийном и государственном руководстве".
Советские были обеспокоены польскими событиями, побоялись, так как видели, что ими же провозглашенный "новый курс" заводил польских руководителей дальше, чем они этого желали, и что Польша могла выйти из-под их влияния. В те дни, когда проводил свою работу пленум, который должен был вновь привести к власти Гомулку, поспешно выехали в Польшу Хрущев, Молотов, Каганович и Микоян. Хрущев грубо пожурил польских руководителей на аэродроме: "Мы кровь проливали за освобождение этой страны, а вы хотите отдать ее американцам". Беспокойство русских росло, ибо и советского маршала Рокоссовского, поляка по происхождению, и других членов Политбюро, которых считали просоветскими, как Минца и других, выводили и фактически вывели из состава Политбюро. Однако поляки не поддались ни их давлению, ни передвижениям русских танков: они не впустили их даже на пленум. Состоялись также переговоры, в которых принимал участие и Гомулка, но тем не менее Хрущев и его друзья пока что оставались на бобах. Было применено давление, в "Правде" была опубликована статья, на которую поляки дали грубый ответ, но, наконец, Хрущев благословил Гомулку, а тот, совершив также "паломничество" в Москву, получил там кредит и высказался за советско-польскую "ленинскую дружбу".
Гомулка стал проводить свою "программу", создал "рабочие советы" и "самоуправленческие кооперативы", "комитеты реабилитации", стал поощрять частную торговлю, ввел религию в школу и армию, распахнул двери перед иностранной пропагандой; он также стал говорить о "национальном пути" к социализму.
Взгляды и действия Гомулки были слишком явными и ничем не прикрытыми, так что многие не принимали их или же не могли принять открыто. Хрущев также был вынужден время от времени закидать Гомулке камешек в огород. То же самое, сдержанность или возражения выказывали в то время чехи, французы,
болгары, восточногерманцы, которые один глаз и одно ухо держали в сторону Москвы. Мы, естественно, были против Гомулки и его действий и об этом мы поставили в известность советское руководство, с которым мы уже беседовали об этом вопросе. Такая позиция приходилась не по душе полякам, и их печать открыто жаловалась на то, что другие партии не понимали происходивших в Польше перемен. В одной статье, опубликованной в те дни, они упоминали нашу печать и печать некоторых других стран в качестве примера такого "непонимания", в отличие от итальянской, китайской, югославской и других партий, которые "правильно понимали глубоко социалистический характер перемен, происходивших в Польше".
Югославы с энтузиазмом встретили эти "социалистические" перемены, трубили о том, что в Польше "взяли верх те силы, которые боролись за политическую демократизацию, за экономическую децентрализацию и за систему самоуправления".
И относительно польских событий советские не давали нам никаких информации, а лишь послали письмо, в котором писали, что положение там было очень тяжелым, и сообщали о предстоящей поездке туда советской делегации. Только и всего, никаких вестей, никаких информации. В советской печати помещались иногда статьи, бичевавшие польские события, но были и такие статьи, которые поддерживали их. Из бесед с советским послом в Тиране, Крыловым, как я уже сказал, нельзя было добиться толку. На одной из встреч с ним я заговорил о польском вопросе, о нашей тревоге по поводу происходившего там.
– Почему, - спросил я его, - нас не держат в курсе событий, как это возможно держать нас в неведении относительно таких вопросов, которые касаются всех нас? Это неправильно.
– Вы правы, - ответил мне Крылов.
– Передайте наше мнение вашему Центральному Комитету, - сказал я ему в заключение.
В рамках происходивших событий становилось все более явным расхождение во мнениях между нами и советскими. Позиция нашей партии в связи с этим вопросом была такова: не предавать огласке эти разногласия, ибо это нанесло бы ущерб Советскому Союзу и социалистическому лагерю, но, с другой стороны, не идти ни на какие уступки в принципах, придерживаться нашей позиции, прямо говорить советским руководителям о наших взглядах.
Когда я находился в Москве в декабре того же года, поговорил с советскими руководителями и о польском вопросе. На декабрьских переговорах 1956 года я остановлюсь, особо но хочу здесь отметить поддержку, которую Хрущев с компанией оказали Гомулке в деле закрепления его власти. Когда мы изложили Хрущеву и Суслову наши взгляды и сомнения относительно Гомулки, они попытались убедить нас в том, что он был хорошим человеком и что его надо было поддержать, но мы были убеждены, что беспорядки, имевшие место в Польше и походившие на венгерскую контрреволюцию, были делом рук Гомулки и способствовали приходу к власти этого фашиста, который остался у власти до тех пор, пока не был убран хрущевцами и Гереком. Этот последний является заклятым врагом Албанской партии Труда. В Польше были низвергнуты все, один за другим (Гомулка и горстка его сообщников, среди которых и пресловутые Спыхальский и Клишко. были сняты с занимаемых постов в 1970 году, а Герек, занявший место Гомулки, был снят с поста первого секретаря ПОРП в 1980 году.). Циранкевич, этот старый агент буржуазии, пребывал у власти дольше и управлял нитями совместно с оккупировавшей Польшу Советской армией.