Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
Фестиваль вызвал у москвичей массовое желание общаться, причем не только с иностранцами, но и между собой. Погода в течение этих двух недель стояла отличная, и толпы народа буквально заполонили главные магистрали, по которым проезжали в автобусах и на открытых грузовиках делегации. Ночами люди собирались в центре Москвы, на Манежной площади, у Моссовета и памятника Пушкину и в других местах. В основном это была молодежь, хотя иногда там можно было встретить и пожилых людей, любителей поспорить. А доморощенные дискуссии возникали на каждом шагу и по любому поводу, кроме, пожалуй, политики, потому что и опасались, и (а это, наверное, более существенно) в чистом виде ею не очень-то интересовались. Но политический характер принимал любой спор о литературе, живописи, музыке, моде. Это были не столько споры, сколько первые попытки свободно высказать свое мнение другим,
И контакты советских граждан с иностранцами, и их дискуссии между собой не очень-то нравились властям, но, вынужденные «держать марку», они терпели это, пока длился фестиваль. Но сразу же после его окончания стали предприниматься меры по наведению порядка, по ликвидации негативных его последствий. С лицами, замеченными в слишком активных контактах с иностранцами, проводились «профилактические беседы».
Уже 14 августа «за связь с иностранным шпионом» арестовали Козового, а вслед за ним и остальных членов группы Краснопевцева. Их обвинили в антисоветской, контрреволюционной деятельности, направленной на ликвидацию существующего в СССР общественного и экономического строя и на реставрацию капитализма. Они это, естественно, пытались отрицать, ибо тогда страшнее наказание могло последовать разве что за умышленное убийство. Ныне некоторые из них признают, что это была «правильная оценка наших настроений и взглядов», хотя другие придерживаются иного мнения: их выступление было «в рамках данной системы и имело целью ее совершенствовать». Характерно было и поведение следователей, которые говорили им:
— Вам просто повезло. Случись это годика три назад, вас бы просто расстреляли, а человек 300 точно село бы по вашему делу лет на 10 минимум.
Суд огласил такой приговор, заранее согласованный КГБ с Президиумом ЦК КПСС: Краснопевцева, Меньшикова и Ренделя лишить свободы на 10 лет каждого; Козового, Семененко и Чешкова — на 8 лет; Гольдмана, Обушенкова и Покровского — на 6 лет. Чекисты настаивали на привлечении к судебной ответственности еще 12 человек, читавших реферат Краснопевцева. Но санкции на это не получили. Правда, их наказали в партийном и комсомольском порядке. Так, Н.Я. Эйдельмана исключили из ВЛКСМ и выгнали с работы{1027}.
В августе же 1957 г. КГБ арестовал сотрудника отдела писем профсоюзной газеты «Труд» Д. Киселева, 46 лет, члена КПСС с 1942 г., окончившего Московскую областную партийную школу. Он выписывал из газетных отчетов о митингах имена рабочих и служащих, выступавших с одобрением последних мероприятий советского руководства, узнавал их адреса и направлял им анонимные письма, всячески укоряя их за участие в распространении официальной лжи. В этих письмах он, как отмечало руководство КГБ, допускал «злобные выпады по отношению к Коммунистической партии и ее руководителям» и призывал к их отставке. А в случае невыполнения этого требования — к массовому выходу из рядов партии. Всего таких писем в КГБ было учтено 22. Московский городской суд приговорил их автора к 5 годам лишения свободы{1028}.
Усилилась борьба не только против политически инакомыслящих, но и против экономически инакодействующих. Дело в том, что распространившееся уже в течение последних нескольких лет среди части молодых людей, так называемой «золотой молодежи» или «стиляг» стремление и в одежде, и во всем прочем подражать западным образцам превратилось для некоторых из них в профессиональное занятие доставать и перепродавать модную одежду и обувь иностранного происхождения. Так вот, во время фестиваля «фарцовщики» (так они сами себя звали) нашли еще одну, гораздо более доходную нишу, спекулируя на разнице между официальным обменным курсом рубля и неофициальным, незаконным. Вскоре «валютчики» стали своего рода «элитой» теневых предпринимателей, занимавшихся или массовым изготовлением в подпольных цехах («цеховиков») и реализацией трикотажных и других товаров повышенного спроса, или скупкой и перепродажей краденого имущества, или
Пришлось тогда же ужесточать и борьбу против проникновения из-за рубежа и последующего воспроизводства на нашей почве различных видов массовой культуры, которые были сочтены за чуждые или даже враждебные. Но было уже поздно. Один из нонконформистов того времени А. Козлов, о воспоминаниях которого уже речь шла, теперь считает, что «Софья Власьевна (так мы называли советскую власть)» совершила роковую ошибку, устроив этот фестиваль, ибо он стал началом краха системы. С одной стороны, «фестиваль породил целое поколение диссидентов разной степени отчаянности и скрытости, от Вадима Делоне и Петра Якира до «внутренне эмигрировавших» интеллигентов с «фигой в кармане»». С другой стороны, «зародилось новое поколение партийно-комсомольских функционеров, приспособленцев с двойным дном, все понимавших изнутри, но внешне преданных системе»{1029}.
В разгар фестиваля, 2 августа 1957 г., было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о развитии жилищного строительства в СССР, в котором Госплану и республиканским органам власти предписывалось «при определении объемов жилищного строительства исходить из необходимости ликвидации в ближайшие 10-12 лет недостатка в жилищах для трудящихся». Предусмотренный пятилетним планом объем государственного жилищного строительства на 1956-1960 гг. увеличивался с 205 до 215 млн. квадратных метров{1030}. Многие расценили это постановление как очередной пропагандистский шаг власти. Ведь из памяти людей еще не стерлись четырехлетней давности обещания накормить, одеть и обуть народ в течение двух-трех лет. Весьма наглядной в этом плане выглядела и личная судьба автора этого обещания — Маленкова. Лишь со временем гигантские масштабы жилищного строительства стали убедительным доказательством серьезности намерения решить, пожалуй, самую острую для городского населения проблему.
С не меньшим скепсисом поначалу было встречено и появившееся в печати 27 августа сообщение ТАСС о том, что в Советском Союзе проведены успешные испытания межконтинентальной баллистической ракеты. «Пройдя в короткое время огромное расстояние, ракета попала в заданный район. Полученные результаты показывают, что имеется возможность пуска ракет в любой район земного шара. Решение проблемы создания межконтинентальной баллистической ракеты позволит достигать удаленных районов, не прибегая к стратегической авиации, которая в настоящее время является уязвимой для современных средств противовоздушной обороны»{1031}.
Но спустя месяц с небольшим страна и мир узнали из нового сообщения ТАСС о том, что в СССР создан первый в мире искусственный спутник Земли диаметром в полметра и весом 86,7 кг, который 4 октября 1957 г. запущен на околоземную орбиту высотой до 900 километров и передает оттуда радиосигналы. Ликованию советских граждан не было предела. Так как в сообщении ТАСС указывалось время пролета этого спутника над Москвой (1 час 46 минут и 6 часов 42 минуты в ночь с 5 на 6 октября), тысячи людей пытались разглядеть это чудо в ночном небе, и многие утверждали, что видели там светящуюся и двигающуюся точку.
Вспоминая это событие, 64% опрошенных в 1998 г. и почти 87% опрошенных в 1999 г. употребляли такие выражения как «испытывали воодушевление, радость, восторг, ликование».
«Все были в диком восторге, ликовала вся Москва», — вспоминала инженер нефтеперегонного завода в Капотне А.С. Шурова. Вместе с другими разделяла ликование на Красной площади рабочая СУ-19 Мосстроя А.Т. Булычева. «Мы все радовались и поздравляли друг друга», — вспоминал новосибирский строитель А.А. Чуркин. Смотрели в ночное небо и искали двигающуюся по нему точку казахстанский геолог М.И. Тухтин и рабочий Красногорского оптико-механического завода В.Д. Бакин. Утверждал, что «видел сам», шофер из деревни Аксеново Раменского района Ю.И. Чумаров. «Все выходили на улицу, ждали, когда пролетит спутник», и в Петрозаводске. Праздничное гулянье было в тюменской деревушке Буреевка. На железнодорожной станции Чаплыгин «мужики все напились, но в милицию, по случаю такого праздника, никого не забирали», — вспоминала нормировщица 22-й дистанции пути А.А. Орлова{1032}. У ликующего студента Старо-Оскольского геологоразведочного техникума В.Р. Червяченко это событие укрепило мнение, что «нам все по силам!»{1033}