Хрустальная ловушка
Шрифт:
— Потому что раньше нет рейсов, кара. А торчать в какой-нибудь занюханной городской гостинице и есть из одной тарелки с тараканами бессмысленно, когда в нашем распоряжении такой прекрасный коттедж.
— Ты не бросишь меня?
— Конечно, нет…
— Знаешь что? Ты должен закрыть меня здесь, в четырех стенах. И держать до самого отъезда. Чтобы я не натворила каких-нибудь глупостей…
— Глупости ты творишь сейчас. Держать тебя под замком, как тебе вообще могло такое в голову прийти?
— Может быть, так будет лучше?
— Лучше будет, если ты
— Я постараюсь, любимый.
— Я знаю… Ты же умница. Ты моя девочка. Только моя…
Господи, как она могла плохо думать о Марке? Не всякий мужчина поступил бы так благородно, разве что только ее отец. Отец, который несколько лет прожил с безумной Мананой, ни на секунду не отходя от нее. В минуты просветления она особенно это ценила.
А однажды оценила так высоко, что решила навсегда избавить отца от страданий. В какой-то момент выросшая Ольга поняла это: вернее, не поняла, а увидела каким-то внутренним зрением: ее мать, какой бы сумасшедшей она ни была, покончила с собой в здравом уме.
Только потому, что отец подсознательно ждал этого шага.
И маленькая Ольга ждала.
И вот теперь наступила очередь Марка. И он тоже будет ждать.
…Остаток ночи они не спали. Они лежали рядом, не касаясь друг друга и каждую секунду друг друга обманывая: Ольга видела, как подрагивают ресницы Марка. Должно быть, он тоже видит, как подрагивают ее ресницы. Сегодня он еще не боится спать с ней в одной постели.
Но что будет завтра?
То же, что с ее отцом и Мананой, — в последний год перед ее самоубийством отец переселился в детскую.
Отец.
Когда появился Марк, Ольга незаметно вышла из-под его опеки. Вернее, это произошло несколько раньше: Инка заменила Игорю Анатольевичу все, она явно выигрывала на фоне несколько пресной дочери. Она могла быть капризным ребенком, который постоянно требует мороженого, и очаровательной женщиной, которая постоянно требует любви.
Только одного не умела Инка — быть скучной.
Тем лучше, думала Ольга.
Тем лучше, даже если с ней что-то случится, у отца останется Инка с ее нынешней готовностью к воспроизводству.
Она родит отцу здорового, не отягощенного дурной наследственностью мальчика. Или двух. Или мальчика и девочку.
Девочку даже не станут называть в честь старшей сестры — Ольгой: чтобы, не дай бог! — она не повторила ее собственный путь…
Девочка будет похожа на Инку.
А Марк, прежде чем жениться во второй раз, от корки до корки изучит медицинскую карту потенциальной кандидатки…
Когда она проснулась. Марка в комнате не было.
Она прошлась по коттеджу, заглянула в ванную — никаких следов. Даже записки он не оставил. Это были лишь маленькие штрихи к изменившемуся поведению мужа, но Ольга воспринимала их болезненно. Обычно Марк оставлял смешные и трогательные записки — в самых непредсказуемых местах: в ее белье, в ее обуви, в стиральной машинке и микроволновке. Их содержание было всегда одним и тем же — «люблю, люблю, люблю». Даже здесь он умудрился написать ей записку.
Но это было еще до… До всех этих кошмарных галлюцинаций.
Теперь ей нужно привыкать к новой реальности — или ирреальности, — где скорее всего больше не будет таких записок.
— Марк! Ты скотина! Ты ублюдок! Ты предал меня, — беспомощно закричала Ольга, стоя посреди комнаты. Слова мелкой шрапнелью отскочили от стен, поразив ее в самое сердце. В ее сумасшедше колотящееся сердце…
Ольга подошла к двери, со страхом и отчаянием подергала ручку: что, если он действительно закрыл ее во избежание эксцессов?..
Дверь оказалась незапертой.
«Хоть на этом спасибо, Марк: ты даешь мне свободу выбора».
…Оставаться в коттедже было невыносимо, и она отправилась бродить по «Розе ветров». Еще один — сегодняшний — день, и они покинут ее навсегда. Иона, с которым она так и не согрешила, довезет их до аэропорта, и всего лишь через несколько часов ее будет ждать Москва. Благословенная Москва, единственная Москва. В Москве ей будет хорошо, и она сделает все, чтобы Марк забыл об этом прискорбном факте их семейной жизни. Она будет хорошей, рассудительной девочкой, никакого снотворного на ночь, только любовь. Любовь до изнеможения, до взмокших волос, до третьих петухов, которых в Москве днем с огнем не найти…
Быть может, ей удастся вырваться из замкнутого круга, подбросить горам свою болезнь, как подбрасывают нежеланных детей в Дом малютки: завернутую в одеяльце, с биркой на пухлой ручке… Нужно только дождаться завтрашнего дня.
День был удивительно ясным, полным синего снега, синего мороза, синих гор, — удивительная гамма, не оставляющая места сомнениям: все будет хорошо. Даже странно, что по «Розе ветров» несколько минут назад неожиданно было объявлено штормовое предупреждение, Ольга сама слышала его по радио, когда выходила из коттеджа. Турбазы внизу уже пострадали от схода лавин, да и пара перевалов оказалась погребенной под снегом. Интересно, как Марк собирается добираться до города? Не исключено, что через несколько часов они будут отрезаны. Нужно настоять на том, чтобы выбраться из «Розы ветров» сегодня. Если, конечно, Иона согласится их подвести. «Похоже, он тоже начинает ненавидеть меня — так же, как и все остальные…»
Попадавшимся навстречу праздным гулякам в дорогих горнолыжных костюмах было наплевать на причуды стихии далеко внизу. Они скалили фарфоровые челюсти (пятьсот долларов за каждый резец, никак не меньше) и не проявляли к Ольге повышенного внимания.
Она ничем не отличалась от них, она была — как все, и это наполняло ее существо торжествующей силой.
Как все, как все, как все!
…Дойдя до административного корпуса, в котором помещались все службы, включая хорошо оборудованный медпункт, Ольга остановилась: собственно, этого и следовало ожидать, из медпункта выходил Марк, ее собственный горячо любимый муж.