Хрустальное сердце короля

Гальга

Эверин протерла глаза и, снова прислонившись к стенке ванны, посмотрела на птицу. Улыбка расплылась по ее красивому лицу, когда она поняла, что именно для нее сделал голубь.

— Шпионишь за мной? — ласково спросила она. — Спасибо! Я, кажется, заснула. И вода почти остыла.

Она протянула руку, приглашая к себе на ладонь, но птица осталась на прежнем месте.

— Вот как? — та наиграно надула губы, показывая, что обиделась. — А ты серьезный.

Трандуил было хотел удалиться, но оставлять ее здесь одну снова не решился.

Недавнему возмущению быстро

пришел конец, и сейчас он, не стыдясь, рассматривая юное тело своей помощницы, которая тщетно пыталась согреться в полу-остывшей воде. На поверхности плавали мелкие синие лепестки, но они никак не скрывали того, что было под водой. Он смотрел, дивясь ее слаженности, стараясь запомнить каждый участок стройного тела, сам не зная, зачем. Но отводить глаза не хотелось. Он любовался ею, как любовался бы изящной фарфоровой статуэткой, или драгоценным камнем — столь хороша была эта простая смертная девушка.

Она потянулась за полотенцем, наклоняясь через борт, а затем встала в полный рост, заставляя короля громко прерывисто вздохнуть. И хотя он отчетливо понимал, что некрасиво подсматривать за ничего не подозревающим человеком, отказать себе в удовольствии лицезреть столь совершенное существо, не мог. Стройные ноги, упругие бедра, тонкая талия, высокая грудь… она была идеальна и так недолговечна в масштабах эльфийской жизни, что это неизменно навевало грусть. Словно прекрасный цветок, распустившийся на рассвете… он стремительно увянет, не успеет солнце уйти в закат. Ее красота, вся ее жизнь — лишь мгновение. Этого не изменить.

Любуясь ее нетронутой красотой, Трандуил на несколько минут вырвался из угрюмого мира, где царили боль и тоска. И хотя мысли о сыне не отпускали его, он позволил себе эту слабость: просто смотреть.

Но всякие желания имеют свойства расти. И вскоре, поймав себя на мысли о том, как приятно было бы коснуться этой живой статуэтки, ощутив под своими пальцами ее влажную прохладную кожу, король резко отвел глаза и голубь выпорхнул из окна.

Направляясь по темному коридору в свои покои, Эверин услышала голоса, доносившиеся из комнаты отца, дверь в которую, к ее удаче, оказалась приоткрытой.

Дана, ласково массируя плечи старого князя, жаловалась на его дочь.

Из ее слов девушка поняла, что никто в замке, считая Деруса, не верил в выздоровление эльфа и считали ее глупой и недальновидной. Они высмеивали ее суету и жалкие попытки облегчить страдания существа, которому это вовсе не нужно, ибо состояние, в котором он пребывает, считали предсмертным и необратимым.

— Ему нужно дать спокойно умереть, а не превращать в жертву экспериментов заигравшейся в знахаря девицы, еще больше отравляя организм ядовитыми ягодами, — заключила Дана и терпение Эверин кончилось.

Она без стука ворвалась в комнату отца:

— Как вам не стыдно потакать им — вашим глупым любовницам? — прошипела она и Дана, резко прервав свое занятие, попятилась назад.

— Что? — Глаза князя сверкнули злобой. — Как ты смеешь?

— Смею! Смею! — прокричала та. — Для слуг любой наш гость — обуза, не говоря уже о тяжело больном. Они с удовольствием избавились бы ото всех, но вы… Зачем вы слушаете их? Неужели судьба собственного сына ничему не научила? Вы когда-нибудь задумывались над тем, как быстро умер Марвин? Сразу, или истек кровью? А может, он умирал несколько дней, лежа под палящим солнцем. Его могло придавить конем, или просто пострадали конечности, и он не мог подняться… Как вы думаете? И никто… никто не помог.

Глаза Деруса предательски заблестели.

— Не слушайте ее, — призвала служанка. — Ваш сын погиб от удара меча, сразу… ну или через несколько минут.

— Пошла вон, — прошипел князь, и не сразу понявшая, что слова адресованы ей, Дана недовольно покинула комнату. — Ты знаешь, что делаешь? — обратился он к дочери.

— Да.

— Тогда спаси его.

========== 5 Глава ==========

Следующие пять дней были для Эверин абсолютно одинаковыми. Целыми днями она ухаживала за раненым гостем. А вечерами, продолжая оставаться у его постели, рассказывала жизненные истории, которые казались ей интересными. Что-то она видела сама, а что-то слышала от других. И ее невольный слушатель, казалось, был неизменно внимателен и терпелив. Порой она пела ему песни, расплетая и вновь заплетая тонкие косички. Иногда шутила и даже смеялась. Всеми силами души ей хотелось верить в то, что однажды он проснется, но чуда не происходило. А душа неведанного ей правителя Лихолесья рвалась на части от бессилия и обреченности.

В последнее время король старался лишний раз не взаимодействовать со спасительницей своего сына, но беспрестанно присматривал за ней, все больше восхищаясь ее внутренней силой. Их «беседы» с Леголасом умиляли и на время успокаивали его, но оставались малополезными, как и травы. Сын все еще был на грани. Они поддерживали его состояние, гармонируя с родительской магией, не давая сорваться, но на этом их чудодейственность заканчивалось. Кажется, это начала понимать и Эверин. И следующая ночь дала в полной мере это осознать.

Девушка спала в своей комнате, когда на ее кровать спикировал знакомый голубь. От неожиданности она вскочила, расширив в ночном полумраке глаза, но сразу же все поняла. Когда она вбежала в гостевую, служанка крепко спала, а тело эльфа сотрясала странная дрожь. Он был необычайно горячим. Тело покрыла испарина. Паника с головой накрыла Эверин.

— Просыпайся! — Она тряпкой кинула в спящую женщину: — Ты что, не видишь, у него жар?

Та вскочила и встревоженно осмотрела лежащего:

— Надо сбивать.

— Ну ничего себе, — зло огрызнулась Эверин, резко сдергивая простынь, оголяя гостя, и кинулась к кувшину с водой.

Обильно смочив тряпицу, она омывала тело, шепча утешения в его адрес и мольбы не сдаваться. Служанка помогала, как могла, желая хорошим поведением извиниться за собственное упущение. Лишь когда взошло солнце, жар спал.

Эверин не сразу пришла в себя после столь активной ночи. Все сидела у кровати эльфа, нервно заламывая руки, когда в комнату вошел отец.

— Я слышал, у вас было жарко, — неудачно пошутил он.