Хуан Дьявол
Шрифт:
– Мы тоже пойдем на танцы? – вдохновилась служанка.
– Не будь идиоткой! О чем я тебе говорила вчера? Мы должны увидеть женщину, что живет наверху.
– Колдунью? Знахарку? – ужаснулась метиска.
– Конечно. Она вытащит нас из затруднительного положения. Уверена, она не пошла танцевать. Знаешь, где она живет? Знаешь дорогу?
– Да, хозяйка, но мне страшно. Очень страшно. Говорят, когда идут повидать колдунью ночью при убывающей луне и когда идут обнаженные, выделяется красное пятно на воде и льется кровь. Да, хозяйка, льется кровь. Кто-то умрет и оставит огромную лужу крови.
– Замолчи, не болтай чушь! Никто не умрет. Дай накидку, вуаль, возьми маленький
По тропе вверх, Айме подталкивала испуганную служанку, которая с трудом поднималась. Поднимаясь все выше на холм, среди столбов красного дерева и перца, которые давали тень на плантации, поблескивали красные языки костра, и очарованные, они остановились.
– Ай, хозяйка, посмотрите, посмотрите туда! Как все хорошо проходит!
Хриплые звуки примитивных инструментов разрывались под сводом ночи негритянского праздника. Начали танцевать, причудливо одетые тела подрагивали, освещенные языками пламени, словно это они были живыми горящими факелами. Подрагивали тела, как в припадке эпилепсии, а руки схватили цветные платки, имитируя в воздухе бешеный вихрь.
На миг глаза Айме смотрели, словно одурманенные ослепительным спектаклем. Затем она вцепилась в руку Аны, волоча ее вверх по горе, разорвав цепь, которая держала и ее:
– Иди… иди! Потом останешься здесь, если хочешь. А теперь иди.
5.
Как лунатик, шел Ренато к месту, где были четыре больших хижины, центру ничтожного города, чьим усиленным потом, нищетой, жил состоятельный дом из мрамора, окруженный садами. Он дошел до этого места, остановившись у края костра, но никто не смотрел на него, не замечал. Он уже был не хозяином, а лишь белой тенью в черном безумии местных танцев, бесцветный мазок, где бронзовая и эбонитовая плоть двигалась в судорогах танца, выразительного и конвульсивного, словно вздрагивала сама земля. Он никогда не приближался к тем местам, никогда не рассматривал своими голубыми глазами это темное великолепие. Странно быть чужеземцем на землях, принадлежащих тебе, где ты родился. Впервые все это, казалось, проникало в него очень глубоко, пробуждая спящие в нем столько лет голоса, как чувства зверей, ощущая, что ненависть и любовь как никогда загорались в груди, и впервые без отвращения он посмотрел на маленькую медную ладонь в своей белой ладони.
– Вам нравится, хозяин Ренато? Вы впервые пришли на праздник на территорию хижин, не так ли?
– Полагаю, ты тоже, Янина. Не думаю, что моя мать разрешала тебе…
– Нет, естественно. Донья София никогда не смогла бы простить и понять. И тем не менее, она прощала другое, старалась понять то, чего не понимала. Сеньора Айме приходила сюда много раз. Вы не знали, хозяин?
– Айме? Возможно, проходила мимо. Возможно, из-за любопытства подходила, но…
– Сеньора Айме приходила сюда много раз, и как-то танцевала перед хижинами.
– Зачем ты говоришь эту нелепость? С чего ты взяла это? Ты лживая и глупая! Моя жена не могла прийти сюда. Не понимаешь?
– Здесь никто не смотрит ни на кого, разве не видно? Их занимает только танец и выпивка. Когда пьют столько, звучит музыка и совершаются движения…
Ренато гневно повернулся, посмотрев туда, куда указала Янина. На грубом столе стоял бочонок рома, и со стола брали закуски. Старый негр, с шевелюрой белее
– Если бы вы выпили глоток, то позабыли бы даже свое имя, сеньор, и стали бы счастливы на несколько часов. Не хотите? Сеньора Айме однажды пила…
– Может, ты перестанешь лгать? Чего ты добиваешься, идиотка? – разъярился Ренато.
– Я уже сказала. Вы не понимаете и не хотите понять меня, но если бы посмотрели в мои глаза…
Янина встала на цыпочки, устремляя взор затаенных черных глаз в голубые глаза Ренато. Но он отодвинул ее в сторону недовольным жестом.
– Оставь меня. Будет лучше, если я не пойму тебя. Думаю, это тебе нужно принять глоток этого яда. Подойди, выпей, пока не свалишься и не прекратишь следить за моей женой и создавать ложные обвинения против нее. Не первый раз я велю тебе оставить меня в покое, а ты не оставляешь. Раз и навсегда пойми: я не хочу слушать твои сплетни и интриги.
Он удалился быстрым шагом, резко отодвинув ее в сторону, а руки Янины судорожно сцепились друг с другом, и она пробормотала угрозу:
– Возможно, завтра я причиню тебе боль, как ты причиняешь мне!
Через двери полуразрушенной хижины виднелся скудный красноватый свет огня, горевший изнутри. Айме с Аной смотрели сначала любопытными глазами, затем в напряженной панике на фигуру высокой и костистой женщины, кожа которой была чернее угля, которая приблизилась к Айме, с горящими в тени, как карбункулы, глазами, налитыми кровью. Одежда была черной, как и платок, накрученный на голове. Они увидели, что на ее запястьях висели длинные разноцветные бусы, в зрачках был красноватый блеск, а белые зубы сверкнули, когда она начала говорить, зашевелив мясистыми губами:
– Кто ты? Спрашиваю тебя. Отвечай. Кто пришел в дом Кумы, чтобы посмеяться над ней, тот заплатит очень дорого, потому что у Кумы есть могучие тайны…
На губах Айме появилась легкая улыбка. На мгновение ей показалось, что она стоит перед сумасшедшей, ее угроза, алчная форма рассматривать с ног до головы, раздевая ее, хоть и завернутую в накидку, угадывая настоящее положение, что открывало дорогу другому мнению, и совершенно спокойно она ответила:
– Пришел не смеяться. Я искала тебя, потому что мне нужно, и я заплачу тебе хорошо. Я дам тебе много денег, если ты мне поможешь, если у тебя получится удовлетворить меня на целый год; но ты должна быть верной. У меня тоже власть, хотя и нет стольких секретов, а если ты предашь меня, то заплатишь дорого, так что для твоего же блага советую тебе даже не пытаться.
– Кто осмеливается говорить, что сильнее Кумы? Кто?
– Ай, моя хозяйка, пойдемте…! – приглушенно умоляла перепуганная Ана.
– Выйди и жди за дверью. Слышала? И ни шагу больше. Иди! – властно приказала Айме.
– Ты говоришь хозяйским голосом, и твоя кожа белая.
– Да, моя кожа белая. А хочешь увидеть цвет моих денег? Вот они, золотые, Кума. Забирай их. Оцени…
Резким движением Кума зажгла факел от огня, где грелся котелок, пригвожденный к тростниковым полым стенам, и красная вспышка пламени сразу осветила пристанище: низкий потолок и почерневшие стены, закрытые талисманами и связками трав, грубыми табуретками, флаконами настойки, стоящих в ряд на полке в стене. Две женщины смотрели друг на друга почти с одинаковым любопытством. Одна белая, другая черная. Рука Айме высунулась из шелковой накидки, указывая на три монеты, блестевшие на земляном полу, и Кума неспешно наклонилась, подняв их, держа так, словно лаская пальцами, и прошептала: