Худловары
Шрифт:
Хотя… стал бы я рассказывать про дела? «Учитесь бороться с информацией, иначе вы будете ей поклоняться», — говорил преподаватель программирования в школе. Странная была школа — поклоняться информации отучила, а бороться — нет.
Понятно, что бороться можно по-разному. Я не знаю, чем болеют те, с кем я перекидываюсь письмами, и что вообще происходит с ними после того, как они напишут письмо. И не скрою, мне такая стерильность общения нравится. Скажете — эгоист? Но есть и обратная сторона — я знаю, что им тоже неинтересны мои нудные рассказы о моих проблемах. Знаю, что свежий анекдот лечит
Значит, я не только изолируюсь — я сам приучаюсь не говорить лишнего. А интересное общение все равно остается. Несколько старых знакомых, умеющих разговаривать «ни-о-чем». Красивые и неразговорчивые женщины. Звери. Дети.
Еще оставались странные наброски в блокнотах. Уже и не хайку, просто пары-тройки ключевых слов, которые разворачиваются в полную картинку только в моем воображении. Эдакий персональный «Яндекс». Тут бы и остановиться… Но от литературного вируса отделаться трудней, чем от привычки к Интернету.
Книжку «Жидкое стекло» издал Житинский. Делалась она в самых пижонских традициях, которых я набрался при издании «Мояямы» в Америке. Маленький тираж, только для своих — зато ты полностью контролируешь процесс, включая иллюстрации и гарнитуру. Не говоря уже о текстах: никаких долбаных редакторов, которые вечно норовят то переносы не там сделать, то исправить парочку слов так, что смысл полностью меняется.
Подобная книжка легко решает проблему подарков: все эти вечные размышления о том, какую бесполезную вещь подарить человеку на день рожденья, да еще так, чтобы она отличалась от всех других бесполезных вещей, которые ему подарят. Только книжка, повторяю, должна быть сделана более-менее самостоятельно. Иначе придется долго оправдываться, что это не ты нарисовал на обложке квадратный трехчлен.
Но «Жидкому стеклу» не суждено было остаться чисто подарочным изданием. После двух презентаций — сначала в Питере у Житинского, потом у Кузьмина в Москве — сетевые люди книжкой тоже заинтересовались. Я отдал несколько десятков на реализацию в магазины, написав адреса магазинов на своем сайте. В маленьких лавках, вроде московской «Гилеи» или питерского «Борея», это легко. Говорят «ну оставьте десяток», дают бумажку-квитанцию, все дела. Народ потом пишет — о’кей, зашли-купили, круто.
Вдохновленный успехами внедрения в бумажную поэзию с черного хода, я выждал еще полгода и решил войти с парадного. Отправился прямиком в питерский «Дом Книги». Это оказалось даже посильней, чем ЛИТО.
Сначала меня послали «на третий этаж» — там, говорят, у нас коммерческий отдел. Иду. Встречает какая-то тетка. Вам, говорит, к такой-то надо завтра прийти, ее по средам нету. Ладно, говорю, приду.
А покажите, чего за книжка, говорит тетка. Показываю. Тут тираж не указан, говорит тетка. Так у меня такой плавающий тираж, завтра можно еще допечатать хоть тысячу штук, говорю я. Это неправильно, говорит тетка. Короче, завтра придите к такой-то, она вам все расскажет, но ее по средам нет. И вообще, сначала в отдел пойдите, там должны сначала поглядеть и заказ сделать.
В отделе меня посылают к Людмиле-отчества-не-помню. Которая прямо в зале работает, типа консультанта. Она долго разглядывает переднюю обложку. Вокруг ходит народ, косится. Потом она разглядывает заднюю обложку. Потом читает первую страницу.
Ладно, говорит, я возьму у вас пять штук на короткое время, по сколько вы хотите ее продавать? Я говорю, по сколько — ровно столько, сколько стоило издание. За столько не возьмут, тут вообще никому эта поэзия не нужна, говорит Людмила-отчества-не-помню-ни-хрена.
В Москве берут, в «Гилее» за месяц десяток уходит спокойно, возражаю я. Ну, в Москве, говорит она. Тут вам не Москва какая-нибудь!
Тут подходит какой-то тип плюгавенький. Вот, говорит она, вот Вы, Не-помню-как-имя-отчество, здравствуйте и скажите товарищу не-местному про Москву.
Да, говорит плюгавенький, видел я эту книжку в Москве в «Гилее» — и не купил! Вообще «Гилея» — это графоманский магазин, говорит этот Не-помню-как.
Вот видите, специалист знает, говорит мне Людмила-не-помню-но-старая-и-в-очках. Я говорю: ну мы же не о мнении товарища Не-помню-как говорим. А о том, что я хочу вот за такую цену и за нее вполне покупают в Москве.
Как хотите, говорит Людмила-опять-же-не-помню. Но вообще, говорит, у вас еще и обложка такая белая, ее сразу захватают грязными руками, а все равно никто не купит, а мне вам потом придется грязную отдавать. Мне пофигу, говорю я (меня все больше увлекает процедура). Ну, говорит Людмила-не-помню-уже-совсем, тогда вот вам на пять книжек заказ, идите к той, которой все равно сегодня нету, потому что она по средам не бывает.
Но я не ищу легких путей, у меня уже чисто спортивный интерес попер. Прихожу на следующий день к той, которая не по средам. Мне, говорю, Людмила-не-помню-как-отчество, и в общем, сомневаюсь даже, что она вообще Людмила, короче из раздела поэзии и в очках, и вот она мне заказ тут написала на пять книжек. И я бы как бы хотел бы их вам как бы на реализацию как бы отдать.
Плохо, плохо, что вы не знаете Людмилу-как-ее-там! — говорит та, которая не по средам. Наша Людмила-с-вот-таким-отчеством, между прочим, самого Бродского открыла!
Мне тут же делается страшное видение: стол кухонный, на столе гроб с Бродским, а вокруг стола — Людмила-не-помню-как-отчество, плюс поэт Рейн, плюс еще человек тридцать. Все по очереди открывают гроб, но кто-то изнутри упорно закрывает его взад, и все сначала. Я видение такое отгоняю и говорю: извините, сами мы не местные, живем на вокзале, про Бродского не в курсе, кто его первый открыл и с чем вообще едят.
Если не местный, тогда ладно, милостиво говорит та, которая не по средам, и уже спокойно так смотрит на меня как на нормального дебила из, скажем, города Чудова. Берет книжку, листает, листает, листает… Я прямо замираю в каком-то сладком предчувствии. И ведь оправдалось! Она вдруг как закричит:
— Нужна справка из санэпидстации!
Yes! Я к этому времени был уже совсем как под кислотой. А что это, говорю, за справка? Это типа что моя книжка не радиоактивная и не бактериологически-оружейная?